Словарь запрещенного языка

    Вот только два примера из недавней статьи Ариэля Хиршфельда о поэзии Хаима Гури: ... (Хатмуна /картина/ ... мухэшет) — в Шапиро мы находим чуть ли не единственное русское слово для (мухэшет), приемлемое в данном контексте: «воспринимается»; или прилагательное  (артилаи) — одно из русских значений, приводимых для него Шапиро, это — «бессодержательный», и именно оно показалось мне самым подходящим в контексте читаемого предложения.

    Когда заходит разговор о словарном богатстве того или другого языка, часто просят перевести на новый выученный язык почти немыслимые в своей непереводимой прелести слова и словечки своего родного. Известный в прошлом активист и борец за отъезд Михаил Бабель, говоря о переводе на иврит своей книжки «Мой Израиль», интересовался переводом на иврит слова «зарубина». «Не зарубка, — подчеркивал он, — а зарубина.» И его мечта об абсолютной адекватности трогательна и по-своему правомерна. Это не смехотворная, а почетная, хоть и неимоверно трудная задача — давать на другом языке, скажем на иврите, текст, сочиненный автором по-русски. Мы, конечно, не сумеем «стекла зубами укусить», но пытаться совершить это чудо перевода, если страстно того желаешь, можно.

    На слово «зарубина» я в словаре Шапиро пока еще не набрел, но я встретил в нем много, очень много русских слов, поданных в словаре как перевод соответствующих ивритских: от «бузины» — «самбук» и «шалфея» — «марва» до «ниши» — «нисга» и «подорожника» — «лехэх» , от глагола «опалять» — «хивхев» до прилагательного «противоречивый» — «мукше» .

    Не во всех примерах выверено употребление, но за многие годы пользования словарем у меня сложилось мнение, что иврит-русский словарь Шапиро содержит в себе и обратный словарь «русский-иврит». Я все жду, что найдется энтузиаст из России, любящий иврит и русский и связь между ними, и он создаст на базе словаря Шапиро надежный русско-ивритский словарь с выверенным употреблением, словарь современный, точный и богатый, которого так не хватает. Я уже не говорю о словах, считающихся непереводимыми на русский. Такие слова есть в любом языке. Известны, например, ивритское (этгар) и английское «Chalenge» (чэлиндж), хотя «стимул», возможно, и переводит некоторые из значений «этгара». Но вот слово «» (тована), вошедшее в употребление в последние годы и переводящееся на английский «insight» (инсайт), хотелось бы увидеть его нормативный русский эквивалент. Мне кажется, что если бы Шапиро знал эти нововведения, то мы нашли бы их в его словаре.

    Словарь Шапиро является, на мой взгляд, великим, культурным документом второй половины 20 века, который тысячами своих мостиков-переводов ивритских слов и выражений на русский связывает два единственных для нас языка — русский и иврит.

МОЙ СТАРЫЙ ДРУГ

                         Юлий Кошаровский, Реховот

    Нынешнему поколению, возможно, трудно в это поверить, но для нас, поколения шестидесятых-семидесятых годов, словарь Шапиро — это целая эпоха, один из символов еврейского национального возрождения в СССР.

    Это академическое издание, вышедшее в свет в стране победившего тоталитаризма, вопреки политике властей подавлять все еврейское, было на протяжении многих лет практически единственным средством в мир иврита. Оно стало библиографической редкостью сразу после выхода в свет. Богатый словарный запас и великолепный грамматический очерк сделали его настольной книгой для преподавателей и учеников, религиозных и светских. Его передавали из рук в руки, копировали всеми возможными способами; несмотря на то, что это преследовалось властями, тайно привозили из-за границы, изымали на таможне и при обысках. Я знал людей, которые заучивали его наизусть.

    Высокий профессиональный уровень словаря Шапиро стал еще более очевидным, когда в Союз были завезены иностранные издания обиходных словарей.

    Этот словарь долго сопровождал меня на уроках иврита, он всегда в качестве арбитра лежал на моем столе на семинаре для учителей и сегодня, хотя иврит давно стал моим родным языком, старенькое издание по-прежнему стоит на книжной полке рядом с моим рабочим столом и иногда рука тянется к нему полистать таблицы глаголов.

УЧИЛСЯ И УЧИЛ

                               Алексей Левин, Герцлия

    Я начал изучать иврит летом 1970 года у Моше Палхана. Методика преподавания была необычная, похожая на обучение плаванию — тем, что тебя просто бросают в воду. Минимум объяснения на русском. Стандартное домашнее задание — послушать передачу «Кол-Исраэль», уловить по звучанию 5 слов и найти их значение в словаре (непросто — ведь словарь приводит не все формы, особенно глаголов, многие буквы (таф-тет, хет-каф, алеф-аин) звучат одинаково и т. д.

    Но все это принесло свои плоды, и через полгода я уже читал неадаптированные книги и мог понимать передачи (правда, записав их на магнитофон и прослушав раз двадцать).

    В конце года я сам начал преподавать, используя ту же методику. Моими первыми (и лучшими) учениками были Илья Эссас и Лева Глозман. С ними я занимался отдельно, не включая в большие группы.