Все это произносилось в преувеличенно комических тонах, словно они исполняли номер в мюзик-холле. Бармен подлил виски мужчинам у стойки, потом смешал мне джин-тоник и с демонстративно торжественным видом принес мне бокал на подносе.
– С вас два шиллинга и шесть пенсов, Леди Муть, – объявил он. Как я полагаю, он давал мне понять, что я удостоилась особенного отношения, но при этом он не собирался особенно это демонстрировать. Когда тебе дают прозвище, пусть и такое нелестное, это значит, что тебя приняли в компанию. Раньше мне никогда не давали прозвищ, и я была очень довольна собой. Я дала бармену три шиллинга и сказала, что сдачи не надо.
– Вот спасибо, – ответил он. – Если так и дальше пойдет, я, глядишь, и сподоблюсь вам на джин-физ.
У меня потеплело на сердце. Мне представилось будущее, в котором я стану завсегдатаем «Пембриджского замка», всем известной как Леди Муть. Бармен будет смешивать мне джин-физ, и этот коктейль вскоре переименуют в «Леди Муть», сначала только в «Пембриджском замке», а потом по всему Лондону. Меня пригласят вести колонку в «Женском журнале», назовут ее «Леди Муть пишет», и я буду щедро делиться с читательницами мудрыми мыслями о хороших манерах, искусстве и моде. Меня завалят приглашениями на театральные постановки и кинопремьеры, я буду обедать с Лоуренсом Оливье [9]
, и по городу пройдет слух, что у нас с нимЯ наблюдала, как в моем бокале поднимаются и лопаются пузырьки тоника. Если бы рядом была Вероника, она объяснила бы этот процесс с точки зрения физики. Заметив, что бармен за мной наблюдает, я осторожно отпила глоточек. Сначала почувствовала только тоник, пузырьки – как мурашки на языке. Потом появился острый, едкий привкус, как у переваренной брюссельской капусты, и уже при глотке горло обожгло огнем. Ощущение было весьма неприятное, и я даже закашлялась. И все-таки я гордилась собой: вот она я, сижу в лондонском пабе и пью джин-тоник без всяких катастрофических последствий (пока что).
Постепенно паб заполнялся народом. Бармен налил еще пива троим работягам, чей акцент выдавал в них валлийцев. Пока они ждали у стойки, один из них, самый крупный, бесстыдно таращился на меня. Это был настоящий великан, больше шести футов ростом, широкоплечий, с большим животом, нависавшим над ремнем брюк. Он смотрел на меня, опустив голову на грудь и приоткрыв рот, как сенбернар. Я отвернулась. Каждый раз, когда открывалась дверь, я мысленно проклинала Тома, ведь именно по его милости я оказалась в компании таких неотесанных грубиянов. Уже было ясно, что рано или поздно кто-то из них совершенно точно попытается ко мне «подкатиться». Однако куда унизительнее будет, если даже в отсутствие других женщин, никто из них не попытается отвесить мне какой-нибудь сальный комплимент.