Случайный спутник

— Я? — удивился Игорь и, улыбаясь в растерянное, испуганное лицо Натали, ответил: — Во-первых. Бывает категория людей, которые все делают не вовремя. Почему сегодня, когда у меня радость, ты затеяла этот разговор? Почему не вчера? — Он опять улыбнулся. — А о том, что ты меня не любишь, об этом я, право, не думал. Не было поводов. Это во-вторых. И в-третьих. Я знаю одно. Что характерец у тебя… скажем так: сложный. И мне придется над ним немало поработать. Зато потом ты будешь золото. Ну, а если говорить серьезно… за меня ты вышла, собственно, в минуту отчаяния. Да и не вышла, а… даже не знаю, как это называется. То, что в твоем возрасте и при твоих взглядах именуют любовью, меня не интересует. А, может, то, что я к тебе испытываю, и есть любовь. Может быть. Я знаю и знаю твердо: ты мне нравишься, ты у меня первая, ты меня, так сказать, полностью устраиваешь. Это нормальное чувство нормального человека, а все остальное… — Он усмехнулся добродушно. — Все остальное тонкости терминологии. А мы будем жить хорошо.

Он долго, старательно разминал сигарету, закурил, пуская дым кольцами. Ни разу в жизни он не уронил пепла на пол или мимо пепельницы. Только в пепельницу.

— Я бы согласилась жить плохо, очень плохо, — сказала Натали, — если бы от этого кому-нибудь было легче.

— Громкость фразы, Натусь, — сказал Игорь, — прямо пропорциональна ее бессодержательности. — И стряхнул столбик пепла точно в пепельницу.

И это доставило ему удовольствие.

Сегодня в больницу должен прийти Игорь. Натали нервничала: ей не хотелось видеть его. Она почему-то чувствовала себя виноватой, а желания подавить это чувство не было.

Пришла сияющая нянечка, с порога заговорила!

— Тут он, тут! Халата ждет. В простынке отказался. Уж такой вежливый, такой… Все бы такими были!

Вдруг Натали похолодела, напряглась, вслушиваясь, и — бросилась к дверям.

К ней подходил Виктор. С его плечей свешивалась коротенькая простыня. Увидев Натали, он громко спросил:

— Как ты? А?

— Ничего, ничего. А ты?

— Ну что я? — Если бы брови его страдальчески не переломились, можно было подумать, что он раздражен. — Почему ничего не сообщила? Нельзя же так! Я случайно в институте узнал… Ну, что?

— Дочь… была. Вот и все.

Натали смотрела на подходившего Игоря и словно не могла понять, кто это, и почему она его боится.

— Знаешь, — смущенно проговорил Игорь, целуя ее лоб, — я здесь чуть не час. Халатов не хватает. Пришлось ждать.

Виктор медленно пошел к выходу. Игорь перехватил взгляд Натали, спросил:

— Кто это?

— Знакомый.

— Интересно. Раньше мужа… Ведь я же предупреждал тебя! Тебя все отговаривали! Но почему…

— Это мое дело.

— Конечно, твое. Но что делать мне? Ты спутала всю мою жизнь… Извини, я даже не знаю, как писать в анкетах…

— Ты ругаться сюда пришел?

— Тебе легко…

— Мне легко.

— Ну, я… в другом смысле. Ты пойми: ведь я ни в чем не виноват. — Он искал ее взгляда, а она прятала от него глаза, потому что впервые видела его растерянным. — Я пытался сделать все, чтобы тебе было хорошо. Ты не представляешь…

— Ты пришел ко мне в больницу, — перебила Натали, — я еще больна, а ты все о себе…

Игорь оскорбленно поджал губы, передал ей тяжелый сверток, сказал:

— Я все понимаю. Но нельзя быть такой безответственной. Это я говорю ради тебя же самой. Ты только вдумайся в свое поведение.

— Я устала стоять. — Они встретились глазами, и Натали испытала леденящее желание просто выгнать его. — Я устала стоять, — повторила она. — Спасибо, иди.

— Подожди. Скажи мне только одно: чем я тебе не угодил?

— Ты ни в чем не виноват. И больше не приходи.

В палату она вернулась такой обессиленной, что сразу легла поверх одеяла.

О

на не виделась с Виктором месяца три, втайне надеясь, что он, может быть, сам позовет ее.

А потом взяла да и позвонила, да и сказала, что хочет его увидеть.

— Хорошо, хорошо, в семь.

Натали, выйдя из телефонной будки, впервые закурила на улице. Дым показался горьким, она выбросила сигарету и пошла.

Случаются дни, как будто специально предназначенные для неприятностей. Утром она опоздала на сдачу зачета, которого очень боялась. После лекций в институте побывала в женской консультации, там ее не обрадовали — беременность, предупредили, чтобы заходила почаще, так как роды могут быть очень тяжелыми, в ближайшие дни советовали обратиться к профессору такому-то, он и скажет окончательное слово, может быть, придется «прервать беременность»… Оглушенная, растерянная, она зачем-то позвонила на завод Игорю, начала рассказывать, а он перебил недовольно:

— О таких вещах по телефону не говорят.

И, дескать, нечего раньше времени паниковать.

Она пошла домой, чтобы передохнуть в одиночестве, выпить кофе, подумать, но в баллоне кончился газ. Она расплакалась.

И позвонила Виктору.

…А сейчас вдруг оказалась в трамвае. Ее прижали к стенке на задней площадке, стоять было неудобно, но постепенно она отвлеклась, думала о своем, ничего не замечая вокруг. Все понятно. И незачем обманывать себя. Она любит. А он — нет. И в этом нет ничего несправедливого, страшного. Бывает. Но вот что плохо… любит-то она навсегда.

Вот это плохо…