Служанка

Не скажу, что я сам великий ценитель оперы. Нет. Я просто люблю искусство, как люблю и все красивое, захватывающее дух. В балете восхищаюсь потрясающим владением телом, грацией, красотой движений. Мне даже не нужно либретто — просто смотрю и наслаждаюсь. Точно так же меня привлекает спорт — с эстетической точки зрения. Опера, концерты — услада слуха, возможность получить заряд энергии от исполнителей. Они ведь выкладываются по полной, и это не может не бодрить.

Мои выходы в театр были обычно с мамой. Редко присоединялся Матвей Тимофеевич. Иногда я ходил с какой-нибудь подружкой. И видеть сейчас, как папенька молодым павианом вертится вокруг Никотинки и собирается вывести ее в свет, было невыносимо. Сказать больше — бесило.

Определенно, мозги родителя съехали набекрень, и он торопится показать ее людям, чтобы отрезать себе пути к отступлению. Но Вселенная сейчас дала хорошенький пинок под зад его намерениям.

— Давай сейчас таблеточки принесу, ты же так хотела на оперу! — Папенька, всю жизнь добивавшийся поставленных целей, никак не мог смириться с тем, что все пошло не так, как он хотел.

— Пап, ты давно с диареей не застревал в туалете? Не знаешь, что человеку свет не мил в этот момент? — отвлекаю его внимание на себя. И на него словно озарение снисходит.

— Ну, возьми какую-нибудь знакомую и сходи сам, — огрызается раздосадованный родитель. — Билеты дорого стоят, жалко если пропадут.

Глава 16

Идея сверкнула молнией в голове. Сейчас я покажу папеньке, как смотрелся бы его выход в свет в плане социального одобрения.

— Анюта! Ты в театре была когда-нибудь?

Девушка вздрагивает от неожиданности, и я даже сквозь ее очки вижу изумление. Несколько секунд она ошарашенно хлопает ресницами и, наконец, оживает.

— Была. Один раз. В ТЮЗе, в Костроме «Красную шапочку» давали.

— Ань, ты чудо! Не представляешь, что такое театр, а используешь лексику театральных старожилов, нафталиновых старушек с фиолетовыми волосами и уймой побрякушек на себе, — от слов Анюты я опять почувствовал, что у меня порхают на душе какие — то легкие мотыльки, настойчиво изгоняя из нее своими крылышками горечь и злость. — Тогда решено.

Я посмотрел на часы — до начала час двадцать минут. При самых оптимистичных прогнозах, до театра мы можем доехать за час. Значит на сборы не более двадцати минут.

— Так, Анна, собирайся, мы едем в театр! Ровно в восемнадцать ноль- ноль ты стоишь на этом же месте — полностью готовая. Время пошло.

Папенька, услышавший наш диалог, попытался силой взгляда превратить меня в угольки.

— Тимофей, Анна наша домработница, ты забыл? — угрожающий акцент был сделан на слове «домработница» и ясно показывал, что при всей его демократичности — мухи отдельно — колеты отдельно. — И у нее есть обязанности по дому. — Продолжает буравить меня глазами.

— Не вижу состава преступления. Ты сам сказал — возьми какую-нибудь знакомую. Анна — моя знакомая. Это раз. Два. Никакую другую знакомую я уже не успею пригласить и не хочу. И три — я полноправный член этого дома, если ничего не изменилось?! — посылаю вопрос-утверждение. — Значит, могу домработницу по обоюдному согласию привлечь к выполнению своих поручений. Да, пап?! Вот я и поручаю ей сопровождать меня в театр. Если хочешь, стоимость билетов могу вернуть, — проверяю на вшивость его благородство.

Против фактов не попрешь, поэтому закатав назад свои снобские замашки, он только махнул рукой, неохотно давая свое молчаливое согласие.

Анюта же, видя такой расклад, запротестовала.

— Нет-Нет! Тимофей! Это, во-первых, неудобно, а во- вторых, у меня нет подходящей одежды. Я же не могу поехать в сарафане джинсовом и сабо. Спасибо огромное за предложение.

И как бы она не отнекивалась, в глазах мелькало такое сожаление об утраченной возможности, что я решил идти до конца.

— Матвей Тимофеевич! Видите, девушку застращали своим барским неодобрением, она и испугалась. Отказывается от праздника, который ей больше, может, никогда в жизни не светит. Небось, опасается, что вы на нее злобу затаите.

Очевидно, отца тоже слово «барский» зацепило и попало в неотравленную тестостероном часть мозга, а также моя проникновенная речь возымели действие, и он смягчился, решив и, правда, сделать широкий жест.

— Анна, не переживай. Все равно с этим билетом мы бы не смогли ничего сделать. Ни сдать, ни продать. А так тебе будет бонус от нас, — уже вполне добродушно дал он свое барское согласие.

Видя растерянность Анюты и промелькнувшее, почти по-детски счастливое выражение, я принялся командовать, чтоб она не отказалась из-за глупых переживаний.

— Пойдем, — уверенно взял ее за руку, с восторгом ощутив нежную бархатистость ее кожи. Словно теплая волна прокатилась по телу, превращая меня чуть ли не в агукающего, безусловно счастливого младенца.