Служанка двух господ

Я успела вытереть лицо, но не успела привести в порядок мысли.

— Только будь осторожна, — предупредила меня Аля.

— С Виктором? — уточнила я.

— Да. Он боится, когда при нем умирают. — Аля пожала плечами, снисходя к мужской слабости. — Первый раз он так испугался, что тоже умер. Поэтому ты должна делать это тайно.

— Хорошо, — согласилась я.

Голова кружилась. Сегодня мне от нее было мало толку. Аля потянулась, зевая.

— Спокойной ночи, — я поцеловала ее в лоб.

— Спокойной ночи, — Аля ответила поцелуем в губы. Потом махнула рукой, давая понять, что аудиенция окончена. Я поклонилась — королева! — и закрыла за собой дверь. В холле меня ждал Сергей Владимирович.

— Как она?

— Легла спать, — я плюхнулась в кресло и вытянула гудящие ноги. Им сегодня досталось, но все же меньше, чем голове.

Сергей Владимирович молчал. Так молчат люди, собирающиеся с силами, чтобы сказать что-то важное. Он протянул мне фотографию:

— Вот моя семья. Шесть лет назад.

Я взяла снимок. Благородное семейство было запечатлено на фоне неправдоподобно синего моря — Ницца? — на террасе уютной виллы. Сергей Владимирович — в кресле — настоящий патриарх — дорогой светлый костюм, пиджак расстегнут, на лице лукавая улыбка — опять всех обманул. Рядом, в таком же легком плетеном кресле, красивая немолодая женщина с благородным, отмеченным грустью лицом — похоже, она взяла на себя обязанность волноваться о делах мужа. У нее на коленях — девочка лет семи, слишком взрослая, чтобы так сидеть — старается вырваться. За спинками кресел стоят мужчина и женщина. Обоим слегка за тридцать. Мужчина высок, строен и рассеян. Его скользящий по краю объектива взгляд напомнил мне взгляд мужа. Женщина рядом с ним — средние рост и красота — беременна. Выглядит счастливой и испуганной одновременно. Если возможно такое сочетание. А слева от Сергея Владимировича, едва касаясь хрупким телом ручки кресла, приземлился ангел — Аля: золотые волосы и карие глаза — смотрит прямо в объектив. Уже безумна. Неужели никто не замечает? Кажется, она вот-вот взлетит. Но на плече лежит рука отчима, прибивает к земле. Я долго смотрела на фотографию. Потом положила ее на столик. Молчала. А что скажешь?

— Я вырастил чудовище, — Сергей Владимирович выдавил из себя эти слова, — он умер слишком поздно. Я должен был убить его еще тогда. Но был слеп, — он развел руками, — слеп и самонадеян. Он прожил еще пять лет и пожрал всех: мою жену, мою невестку, мою внучку. Теперь доедает Алю.

— Она спасется, — мне захотелось его утешить, — она будет счастлива, — я показала рукой на окно. В комнате горел свет, и луна была не видна. Но Сергей Владимирович понял. Грустно кивнул, вставая. Не стала засиживаться и я. Протянула руку и внезапно, сама не знаю, как и зачем, нежно коснулась губами его колючего виска. Сергей Владимирович сглотнул и быстро отвернулся. Я прикинулась, что не замечаю слез, блеснувших у него на щеках. И зачем свет в комнате так ярко горит? Некоторые вещи должны происходить в темноте. Очевидно, Сергей Владимирович тоже так думал, потому что быстро вышел из комнаты. Я следом. Сергей Владимирович ждал меня во дворе и проводил до ворот. Прощаясь, назвал мне несколько цифр.

— Кому я должна передать эти сведения?

Но он лишь грустно улыбнулся и посмотрел на луну.

По дороге домой я вдруг сообразила, что покойный сын Сергея Владимировича только взглядом походил на моего мужа, а во всем остальном — за исключением роста — был точной копией Виктора.

Глава 17

От Сергея Владимировича я прямиком направилась домой. Выдернула телефон из розетки — на сегодня новостей достаточно. Потом положила на старую тумбочку от швейной машинки лист бумаги, достала ручку, пожевала синий колпачок и написала на листе: «Письмо разуму». Если решение принимает чувство, то разум, как правило, недоволен. Верно и обратное. Разум, чтобы добиться своего, пугает: «Поступай, как хочешь, но потом над тобой все будут смеяться», а если не помогает, в ход идет тяжелая артиллерия: «Ты должен». Такие лобовые атаки обычно заканчиваются успешно, и неподходящее чувство с позором капитулирует. Чувство же действует хитрее. Оно изобретает для разума какую-нибудь игрушку-головоломку. И пока тот пытается решить задачу, контрабандой протаскивает свои «Я хочу». Этому приему две тысячи лет, но работает безотказно. Главное, чтобы задачка была позаковыристее и у разума не оставалось времени на принятие моральных решений. Вот и я решила занять свой разум и написала ему письмо. Пусть поищет здесь неувязки и ответы на разные второстепенные вопросы. Итак, «Письмо разуму».