Читаем Служу по России полностью

С. Я. Познер на Пушкинской сказал, что презирает режим Саакашвили, но и Россию презирает. Пока у нас будут вести передачи на канале «Культура» швыдкие, архангельские, ерофеевы, демократии мы не дождемся. В одной из передач Архангельского «Тем временем» обсуждалась проблема трансплантации и клонирования человека. Приглашены были двое ученых, от Русской православной церкви – отец Всеволод Чаплин, заместитель владыки Кирилла, и Бер Лазар. Бер Лазар решает у нас многие проблемы.

И. Ш. Савва Васильевич, я должен напомнить, что не так давно было опубликовано интервью с этим самым Архангельским, которого почему-то тоже до сих пор не привлекли по статье «Разжигание межнациональной розни». В интервью он сказал, что в его программах в основном одни евреи, потому что они – самые умные. Представьте, если бы кто-нибудь из ведущих какой-нибудь радиостанции заявил, что у него в программе только русские, потому что только они умные?

С. Я. Тотчас пригласили бы его в судебные инстанции.

И. Ш. Это тут же!

С. Я. А он спокойно работает. Отец Всеволод высказал абсолютно верную мысль, что у православных смерть не считается концом жизни человеческой и человек, достойно проживший жизнь, достойно уходящий в мир иной для продолжения вечной жизни, – это основа православия. А Бер Лазар заявил тут же: «Вы этим самым проповедуете идею самоубийства». И такое часто у нас говорят по телевизору! Швыдкой сейчас немножко суетится, даже что-то про патриотизм иногда выдавит из себя. То есть почуяла кошка, чье мясо съела. Но все равно от самой кошки попахивает притворством. А Ерофеев, который просто издевается над всем? За это Франция ему вручает почетный орден «За вклад в культуру».

Я, между прочим, написал короткое письмо французскому послу по этому поводу, и оно напечатано в «Литературной газете»: «Выбирать достойных – прерогатива вашей страны, и я бы никогда не посмел вмешиваться. Но в данном случае это надругательство и над нашими литературными связями, и над литературой, которая дала миру величайшие образцы творчества, отличающиеся блестящим профессионализмом и высокой нравственностью. Вы же даете награду человеку, который поставил во главу угла своих писаний цинизм, матерщину, пошлость». Я написал, что под этим письмом могут стоять тысячи подписей моих соотечественников – от известных деятелей культуры до простого читателя, слушателя и зрителя. Я сказал, что сам отношусь к наградам абсолютно спокойно и даже отрицательно, потому что считаю, что высшая награда – это жизнь, дарованная Богом, и умение пронести незапятнанное свое имя до конца этой жизни. Дальше пишу: «Я прекрасно понимаю, что всякая награда – это часть политической, культурной жизни, и я никогда бы не стал оспаривать, например, ваше решение отметить такой наградой господина Венедиктова, главного редактора «Эха Москвы» – радиостанции, которая подрывает интересы Российского государства и обслуживает западных партнеров. Это ваше дело награды им давать. Но когда вы награждаете такого человека и как бы ставите его в один ряд с Толстым, Пушкиным, Достоевским, Чеховым, Шолоховым, Распутиным, Пастернаком, то, простите, тут приходят на ум толстовские слова: «Не могу молчать». Это же растление».


Святая гора Афон. С иконописцем и пекарем монастыря отцом Варсонофием


Надругательства над классикой совершенно чудовищные. Один Фокин, выбившийся в режиссеры, сколько пьес Гоголя испоганил! Игорь Петрович Золотусский после просмотра его «Ревизора» в Александринке хотел в прокуратуру идти. Они совокупляются на сцене, плюют в зал. Теперь вот этот «Евгений Онегин» – на сцене Большого театра, который наконец-то прорвал гнойник в голове госпожи Вишневской. Как она кричала: «Свобода, ура, мы с Собчаком!» Теперь возмущена таким «Евгением Онегиным». Наконец-то и их достает «демократия». Ну как могут не достать все эти «Голые пионерки», «Дети Розенталя», выкрутасы Кирилла Серебренникова? Сейчас он в «Современнике» поставил «Антония и Клеопатру» по Шекспиру. Я посмотрел. Стало страшно. Чулпан Хаматова, которая думает, когда играет, не головой, а другим органом, – вся в показном сексе. Почему Шекспира можно так похабить?

Доходит до того, что какой-нибудь писатель Пьецух печатает в «Литературной газете» огромную статью, где сказано, что вся русская литература состоялась благодаря тому, что лучшие ее представители были больны: Гоголь – шизофреник, Достоевский – эпилептик, Лермонтов – мегацефал с большой головой и короткими ногами, у Тургенева понос какой-то был неостановимый, Чехов – туберкулезник. А иначе ничего бы и не состоялось. У Толстого тоже нашли что-то в истории болезни. Волосы у меня встали дыбом! Я тогда ответил статьей под названием «Эй, моськи» в «Дне литературы». Видимо, господин Пьецух такой супермен: бегает по утрам, пьет кефир, обтирается холодной водой. Но пусть он напишет хоть одну строчку, подобную тем, которые умели писать пациенты различных отделений больниц. Но в меня уже камень кидают: как посмел Пьецуха задеть?

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь в искусстве (Алгоритм)

Секрет Высоцкого
Секрет Высоцкого

Владимир Высоцкий и Валерий Золотухин – несомненно, самые яркие и самобытные дарования из созвездия «Таганки» 60–70-х годов. Они были звездами, которые светили своим, а не отраженным светом. Они были друзьями. Высоцкий ценил Золотухина не только как коллегу-актера, но и как талантливого писателя. «Володя сказал сегодня: «Когда я умру, Валерий напишет обо мне книгу…» Я о нем напишу, но разве только я? Я напишу лучше». Это запись из дневника В. Золотухина от 11 февраля 1971 года. Он действительно написал лучше. Среди разнообразной литературы о Высоцком воспоминания Валерия Золотухина занимают особое место. В его книге мы встречаемся с живым, невыдуманным Высоцким времен его прижизненной всенародной популярности. Любимцем публики, начиная с Бумбараша и таежного милиционера Серёжкина, был и Валерий Золотухин. Песни разных авторов в исполнении артиста становились шлягерами. Эти дневниковые записи – остановленные мгновения, искренние и честные. Перед вами – одна из лучших книг о Высоцком, о легендарной «Таганке», и, конечно, о самом Валерии Золотухине.

Валерий Сергеевич Золотухин

Театр
Служу по России
Служу по России

Знаменитый реставратор, искусствовед, один из самых видных общественных деятелей нашего времени Савва Васильевич Ямщиков не уступал в яркости и остроте публицистики асам пера. Его выступления в печати и в эфире, по словам Александра Проханова, являлись «живым и страстным орудием воина, проповедника и просветителя». Он неустанно отстаивал честь поруганных национальных идеалов. Родина была для него святыней. Душа его, болеющая за Россию, ее культуру, особенно тяготела к провинции. «Москва для России – мачеха, а провинция – мать родная, – любил повторять Ямщиков. – Жизнь моя личная и творческая отдана русской провинции, и я благодарен Богу за это». Он боролся за памятники истории и культуры Пскова, Суздаля, Великого Новгорода, за возвращение из небытия наследия гениального костромского художника Ефима Честнякова…Слово подвижника нашего Отечества по-прежнему актуально. За четыре года, прошедшие после его смерти, практически ничего не изменилось к лучшему. Читая эту книгу, нельзя не поразиться пророческому дару ее автора.

Савва Васильевич Ямщиков

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза