Смелая

Мои единственные друзья во время моего пребывания в Детях Божьих были мой старший брат, Нат; мой любимый ягненок, Аньелло; и старый седой фермер по имени Вонючий Фернандо. Вонючий Фернандо подозрительно относился к купанию. Его запах впору было жевать, такой он был стойкий. Мне приходилось дышать через рот, когда он был рядом. Однажды я услышала крики Вонючего Фернандо. Мой отец и некоторые другие члены церкви взяли его за руки и ноги и бросили в реку. К сущему удивлению Вонючего Фернандо его кожа не растаяла.

Вонючий Фернандо брал нас с Натом в старый сарай и показывал нам выцветшие журналы «Плейбой», кормя нас несвежими Кит-катами. Истинное наслаждение. Я задавалась вопросом о женщинах в журналах. У них не было волосатых ног, что смущало. Мне очень понравились прогорклые шоколадки. Я любила конфеты больше, чем их Бога.

Я кормила моего питомца, ягненка Аньелло, из бутылочки и помогала заботиться о нем. Мой первый питомец. Однажды вечером я откусила кусок за ужином, а худая женщина со злым лицом и прямым пробором в волосах начала смеяться. Другие присоединились, и вскоре все смеялись. Я не понимала, над чем они смеются, пока мне не объяснили, что на ужин подали Аньелло. Я сидела в ступоре, пока вокруг все смеялись. Я глотала слезы и чувствовала стену холода в сердце по отношению к этим людям, что-то, превращающееся в каменную ненависть к их чудовищным лицам. У них была особенная жестокая черта, и они любили выводить из себя молодых людей. Вот ведь любители Христа, да? С тех пор я не ем ягнятину.

Я начала злиться. Злиться на несправедливость, которая только росла. Злиться на правила, которые казались и были деспотическими. Я решила, что лучшим вариантом был поджог. И однажды мой брат решил поджечь стойла. Он тоже был в ярости. Я, конечно, тоже хотела поучаствовать, и я побежала помогать. В амбаре брат достал коробок спичек. Он начал поджигать их и бросать на кучки сена на каменном полу. Шшшух. Огонь перекинулся на стены и потолок. Соломенная крыша затрещала. Я пыталась затоптать горящие кусочки крыши, но была слишком мала, и было уже поздно. Я топала и топала, но не могла потушить пламя. Если бы я знала слово «блять», я бы его сказала. Крыша трещала все больше, и становилось жарко. Я поняла, что мы попадем в крупные неприятности, если выйдем и попадемся взрослым. Но вокруг все горело.

Мы решили бежать.

Здесь я должна рассказать об омерзительном наказании за поджог, но я его не помню. Я помню, как боялась, что нас найдут. У меня было чувство, как будто кожа слезет от страха. Вот какая получилась бы сцена из фильма:

Крепкий светловолосый мальчуган и тоненькая девочка-эльф прячутся от отца. Неожиданно две пары рук хватают их за ворот рубашки и тащат. Поворачивая на тропинку в лабиринте, дети проходят сквозь строй злобных сектантов. Сектанты тащат детей к Всеобщему судье. Всеобщий судья восседает на троне из мягкого дерева. Молодые обнаженные женщины, с тяжелыми грудями и круглозадые, на коленях, восхищенно и благоговейно глядят на опасного лидера. Лидер откидывает голову назад, глаза закрыты. Ему поклоняются. Он нашел небеса на земле. Женщины втирают масла и лосьоны в кожу вождя, их руки порхают, пока они напевают. Всеобщий судья открывает глаза и указывает на мальчика и девочку. Позор начинается.

Похоже на голливудский фильм, верно? Может быть, мы недалеко ушли. На самом деле, моя жизнь как актрисы началась в секте. Нас заставляли выходить группами и петь в местных сиротских приютах и больницах или выступать на улице. Петь песни Иисуса на улицах Рима с шляпой передо мной, попрошайничать. Когда шляпа наполнялась монетами, появлялись руки, которые их забирали. Мне давали нести пустую шляпу. Боже, спасибо. Это была моя работа, которая приносила деньги, и меня бесило, что приходилось отдавать заработок. Я видела, как гуляют обычные семьи с детьми, с мороженым и конфетами, и я думала, как они живут дома. У них есть кровать? У нас были пластиковые матрасы, и я мерзла по ночам. Девочки носили красивые платья; на мне был линялый коричневый комбинезон и сандалии. Руки и ноги пачкались, и я старалась их прятать от чистых детей. Часами мы стояли и пели эти проклятые песни, палимые солнцем, в дождь, не важно. Мне было пять или около того. Ножки так саднило от долгого стояния, но я знала, что присядешь, и быть беде.

Нам приходилось возвращаться с деньгами, иначе против семьи начинали принимать меры. Я чувствовала напряжение взрослых, когда «Системники» (так называли людей вне культа) отворачивались и не обращали внимания на нас и наши брошюры. Мало дохода значило мало еды. Неудивительно, что частенько голодали. Еда нормировалась. Если мы возвращались без достаточной суммы, еду отдавали другой семье в качестве наказания нам. Если ожидалось посещение журналистами или потенциальными членами секты, нас откармливали белым рисом, молоком и сахаром. Мы набивали живот до отказа, но я обожала такую еду, потому что хотя бы была сыта. Вдобавок мой любимый сахар.