Смена

Любовь с Антоном была хороша. Что удивительно, она была хороша и без алкогольного топлива. Он делал все четко, со знанием дела, не пыхтя. Чем заметно выигрывал на фоне предшественников – не калибровавших уровень силы, хотевших абстрактного, но не умевших это абстрактное вербализировать. Между нами не было робости – наверное, в силу отсутствия времени на ее преодоление. Я не стеснялась ничего – ни света, ни слов, ни вызывавших смех ситуаций. Все шло по наитию. Обычно так случалось с теми, кто совсем мне не нравился. Им-то можно было не стыдиться говорить, куда нажимать и чего делать, – так я думала. С теми же, в кого я влюблялась, получалось нелепо, тесно, потно. К тому же я явно перебарщивала с попытками демонстрировать раскованность, хладнокровие и компетентность, которых у меня, ясное дело, не было. Чёртовы патриархальные устои.

Обычно мы долго болтали после, в основном про какое-нибудь невыносимое безобразие. Чтобы показать свою незаинтересованность, я равнодушно спрашивала что-нибудь в духе: «Ну и кому бы ты здесь вдул, кроме меня?», на что он смеялся и говорил: «Никому», добавляя что-то вроде: «Хотя у Ники сиськи, конечно, такие, ничего», и моментально получал от меня затрещину.

В тот день я долго мучилась совестью, но все-таки спросила:

– А Люська как тебе?

– Какая Люська?

– Ну моя Люся. Веселая, как ты говоришь, подруга.

– А-а-а… Ну чисто на лицо она норм, конечно.

И зачем спрашивала? Чего хотела?

– Только кривляется многовато.

Меня сразу же отпустило. И вместе с тем стало ужасно совестно. Привычная уже комбинация.

– Сколько у тебя было женщин?

Я зачем-то задавала этот вопрос всем мужчинам, с которыми мои отношения заходили дальше чтения стихов на лавочке. Иногда на скучных парах вместо рисования сердечек на полях тетради я начинала складывать в уме общее количество женщин своих бывших парней, понятия не имевших, в какую странную компанию они угодили. На последней экономтеории получилось 29. Антон, однако, кратно увеличил это число.

– Да я не считал.

– Ой, не гони, а!

– Да нет, правда.

– Ну блин. Примерно хоть скажи. Сто?

– Ты что! Нет, конечно.

– Девяносто?

– Теплее.

– Дурак.

– Блин, Вет, ну откуда мне упомнить-то всех?

– Ну больше пятидесяти?

– Ну больше, да.

– Правда?!

– Под свой рот отвечаю.

– Фу, что за гадость.

– Да ладно, тебе ж нравится.

– Охренеть. Как-то я неправильно живу. Скучно. Невесело.

– Да в этом не то чтобы много веселья.

– Угу, рассказывай.

– Хотя нет, бывает, конечно. Вот, помню, я интервью давал для какого-то подкаста. И мы с ведущей почикались, пока я вещал.

– Чтобы со скуки не умереть?

Антон засмеялся. Это было приятно. Но через секунду снова сделалось грустно: чувствовалась, что история была давно обкатанной и рассказывалась далеко не в первый раз.

– Да я тебе базарю, это вы там в Москве своей света белого не видите. А у нас в Питере и не такое бывает, – добавил он.

– Не знаю, не знаю. Звучит как кулстори для цепляния телочек.

– Да какое цепляние? Мне это неактуально. В силу… э-э… обстоятельств.

– И часто у тебя в этих обстоятельствах такое?..

Антон не дал мне закончить:

– Впервые.

– Врешь.

– Нет. И этого не должно быть. Просто я ничего сделать с собой не могу. Короче, я так сильно в тебя… ну, это… что мне типа даже жаль, что мы встретились. В каком-то смысле лучше бы тебя здесь не было. – А потом сказал: – Скорее бы все это кончилось.

Не знаю, как мне удалось, но я лишь понимающе кивнула, встала с кровати, без спешки оделась. Не обуваясь, взяв в руки сандалии, прошла к двери и, выйдя, со всей силы отправила ее навстречу косяку. Хотелось сделать побольнее, пусть и просто комнате. Как бы намекнуть: мол, думать надо, что говоришь женщине после любви.

По дороге до вожатской я даже не ревела. Может, истратила все эмоции, саданув дверью? А перешагнув порог корпуса и учуяв знакомую плотную смесь запахов, наконец-то ощутила себя в безопасности.

Застоявшееся тепло, едкая бытовая химозина, подкисающий после купания ком полотенец, чьи-то тихо воняющие кроссовки – все они словно говорили мне: ты на своей территории, тут тебя никто не обидит.

Я страшно злилась – настолько, что, забыв о мерах предосторожности и необходимости блюсти тишину, вывернула кран на полную мощь. Исторгавший по ночам нечто похожее на флет-уайт, он пошипел на меня, а спустя минуту смиловался, обдав чистой ледяной водой. Труба рычала, а вода хлестала так сильно, что, казалось, смеситель вот-вот оторвется от стены. Умывалась я с неистовым рвением, будто пыталась отскрести от своей кожи случившееся. Попутно хваля себя за то, что смогла выйти из комнаты Антона спокойно, с достоинством.

И только в кровати, падая в сонную пропасть, я поняла: достоинство-то я, может, и сберегла, а вот на трусы с лифчиком меня уже не хватило.

Блэк баккара