Смена

Потом мы встречались за столовой и шли «на свидание», как и полагалось влюбленным. Прогулки за территорией лагеря становились возможными благодаря дырке в заборе, придуманной Вселенной будто специально для нас. «В свет» мы выходили изредка – обычно в ресторан «Сказка» на противоположной от «Чайки» стороне, где нас никто не знал. А если хотелось просто молча друг друга любить, мы шли в номера и приступали к делу без прелюдий и эсэмэс. В районе пяти я шмыгала в комнату, как мышка, чтобы не разбудить девчонок. Какой-то частью себя надеясь, что однажды они застанут меня – черт-те как одетой (раздетой), с размазанной помадой и волосами вразлет. Это заставило бы меня говорить, они бы выспрашивали и выспрашивали, а я бы врала что-то, не особо даже претендуя на достоверность, и мне бы льстил их интерес. Но они крепко спали и не имели ни малейшего представления о том, что большую часть времени после отбоя моя кровать стоит без дела.

Мы встречались за завтраком спустя всего три-четыре часа после прощания – встречались за общим столом, сухо бросая друг другу фразы в пределах допустимого и сокращая невидимые постороннему глазу миллиметры между нами. Доброе утро, передай, пожалуйста, сахар. Это было так странно – говорить при остальных про море, жару, другую скучную ерунду, о которой никогда не заходила речь наедине. Удивительной была наша словно переключаемая тумблером перемена выражений лиц, языка жестов и самого языка, на публике будто отцветавшего. Иногда в этой болтовне Антон улучал момент и подмигивал мне, а я по щелчку превращалась в идиотку и думала о том, что мы как шпионская парочка, как засланные агенты, как Бонни и Клайд.

Наутро после своего искреннего спича он был особенно настойчив в пиханиях ногами под столом, но я, еще не избавившись от горечи обиды, всеми силами их не замечала. Кубышка, пролетев мимо нашего стола и внимательно его оглядев, удовлетворительно промурчала: «Да вы, Антон, тот еще дамский угодник». А потом, нервно засмеявшись своей же шутке, добавила: «Это я про меню, про остальное не знаю». Я на секунду застыла, задержав на весу вилку с лоскутом омлета, и опустила глаза в тарелку, чье содержимое в последние дни и вправду стало качественно эволюционировать (кофе только оставался мерзотным, с мембраной молочной пленки).

Тогда Антон совершил то, от чего я искренне офигела, – впервые обратился ко мне на публике. Так и сказал: «Вика, это не ты потеряла?» – а потом подошел ко мне со сжатым кулаком и по-хозяйски опустил его в сумку. Я скосила глаза и увидела, что поверх прочего там лежало мое безалаберно забытое исподнее.

После завтрака все шли курить – свято чтимая в «Чайке» традиция. Во избежание подозрений мы с Антоном старались не приходить в курилку вдвоем, а встречаться там будто случайно. Иногда за одну лишь секунду нашего пересечения на дорожке до места назначения он мог едва слышно бросить что-нибудь страшно смешное о нашей встрече накануне или спросить: «Придешь сегодня?» Обычно тот факт, что я не проведу весь день в мучительном ожидании приглашения, делал меня счастливой. Однако в тот день в порядке исключения я равнодушно пожала плечами.

– А чего такая молчунья сегодня? – наконец спросил он спустя три затяжки.

– Капчо, – ответила я, как обычно делала мама, а папа в ответ на это махал рукой. Типа: «Ой, женщины…»

– Ты из-за трусов, что ли, обиделась? Да лан тебе, шутка просто. Всем по фигу.

– Нет, не из-за трусов.

– А из-за чего тогда?

просто я ничего сделать с собой не могу короче я так сильно в тебя ну это что мне типа даже жаль что мы встретились в каком-то смысле лучше бы тебя здесь не было скорее бы все это кончилось

просто я ничего сделать с собой не могу короче я так сильно в тебя ну это что мне типа даже жаль что мы встретились в каком-то смысле лучше бы тебя здесь не было скорее бы все это кончилось

просто я ничего сделать с собой не могу короче я так сильно в тебя ну это что мне типа даже жаль что мы встретились в каком-то смысле лучше бы тебя здесь не было скорее бы все это кончилось

Память моя, и без того подбирающая что ни попадя, зафиксировала ночное заявление до черточки. Оно, как назойливая песня Леди Гаги, прокручивалось на повторе все утро. Я без конца переслушивала его, перемалывала, как гоняют по инерции затвердевшую и потерявшую вкус жвачку, и все пыталась понять. Как один трехстрочный пассаж может нести в себе столько нежности и одновременно прикладывать мордой об стол?