Смена

– Ну ладно. Под твою ответственность. Короче, да, рассказывала про все это. Еще мы любили приходить к ней с ночевкой – у нее был огромный двухэтажный дом, огромный холодильник, огромный телек. Все огромное. И ее мама разрешала нам смотреть всякие фильмы типа «для взрослых». И я все время думала: везет же.

– А ваша мама чего?

Я вздохнула:

– Моя мама до сих пор не в курсе, что у меня уши проколоты.

– Лол.

– Полный лол. Ну, в общем, да. Дружили мы. Я, Даша и еще одна девчонка, мы с ней все время соревновались за Дашину любовь. А Даше нравилось, и она нас звала на ночевки все время вместе.

– Типа смотреть, как вы страдлите?

Я засмеялась нелепому слову и кивнула.

– А вы чего?

– Делали вид, что любим друг друга, чего ж еще. Ну, иногда было весело, конечно. Прикинь, под песню «Я сошла с ума»…

– Не знаю такую.

– Ну, неважно. Мы ели чипсы с луком и мармеладных червяков, а она нам рассказывала, в каком порядке нужно заниматься сексом, – типа сама уже попробовала. И вот мы сидели, слушали и запоминали.

На самом деле луковые чипсы и мармеладных червяков мы ели под песню «Секс и виски, кокс карибскиий», но я решила, что на сегодня контента 18+ и так достаточно.

– Какая-то кринжуха она.

– Полная кринжуха, – подтвердила я. И вспомнила, как Даша, явно за кем-то повторяя, говорила: «М-м-м, вкусняшка бейлис», хотя бейлис был горький и липкий.

– А потом чего?

– Да ничего. Она осталась в нашем городе, а я уехала в Москву. Папа устроил ее в администрацию работать. В пожарный надзор, что ли. Или как-то так. Мы больше не общаемся, только лайки изредка ставим друг другу.

– А сейчас вы с кем дружите?

– В смысле? Ну с Люсей нашей дружу.

– И кто у вас главный?

(Через много лет Люся, дыша на меня пьяненьким «Орбитом», расскажет мне, что в наших с ней отношениях она всегда чувствовала себя ущемленной, что я была для нее локомотивом, образцом, с которого ей хотелось снимать точные слепки. Через много лет я удивлюсь и не поверю, ведь все было совсем наоборот. Но это через много лет, а сейчас я просто соврала.)

– Да никто. Мы с ней на равных.

– Это фигня, так не бывает.

Я была полностью согласна, поэтому не придумала ничего лучше, чем перевести разговор.

– Слушай, а может, ты все-таки придешь к нам на встречу сегодня? Не понравится – держать не будем, честное слово. Лохушкам нужна звезда.

Юля пообещала, что подумает. И все-таки пришла. И это был славный вечер, на котором мы читали «Гордость и предубеждение», смотрели кусочки фильма и млели от Колина Ферта. Юля даже участвовала, хотя все равно сидела на самом краю стула, будто хотела вот-вот куда-то сорваться, то и дело бросая взгляд на крохотные часы. Когда мы закончили, едва завжикали молнии розовых пенальчиков и рюкзаков, она сиганула к выходу первой, замешкавшись в поисках слетевшей сандалии. Встречать дорогих подруг с дискотеки и слушать, кто кого засосал и кто в кого влавился, то есть обо всем том, чего с ней якобы никогда не случится. Мне бы ей, конечно, сказать, что случится, обязательно случится, и не с потным гопником, не способным умножить 7 на 9 без калькулятора, а с кем-то поинтереснее, просто не сейчас, а потом. Жаль, слушать меня ей было совсем неинтересно, общение со мной было для нее компромиссом вроде разогретого в микроволновке мороженого.

В тот день почему-то очень захотелось позвонить маме. Она ответила только на четвертый раз.

– Вета, дочка, как хорошо, что ты позвонила. Как у тебя дела?

– Мама, я приеду осенью, сшей мне, пожалуйста, красненький беретик. Такой, как ты в детстве мне шила. Помнишь?

– Вет, так у меня швейная машина сто лет назад сломалась. Я ее на запчасти продала, на «Авито». Ты не помнишь?

Я не помнила.

И горько-горько рыдала.

Везувий

– А чего это вы делаете в женском туалете? – спросила я близнецов Всеволода и Луку.

– Ничего! – хором ответили оба, и сразу стало ясно, что врут.

– Ну тогда идите делать свое ничего в другом месте! – рявкнула я, хотя на самом деле не злилась, просто страшно хотелось курить.

Капитулировать в борьбе с вредной привычкой лагерь вынудил день на третий: бегать на сигаретку я разрешила себе в случае, если сдавали нервы. Как правило, случай наступал каждые полчаса.

Выпроводив Севу с Лукой, я зашла в кабинку. «В туалете не курить. Прокляну. Завхоз», – прочитала я в сотый раз, приземлилась на неприятно нагретый предшественником унитаз и с удовольствием затянулась.

А потом оно хлынуло. Хлынуло, господи. Из четырех кабин, синхронно и четко. Еще теплое, оно перло и перло, оно было вулканом, водопадом и болотом одновременно. Оно, бывшее когда-то пшенкой с курагой, пюре с куриными котлетами, супом-лапшой, кефиром. Оно не кончалось, оно было всем и ничем, великой пустотой и стихией. Оно сжирало воздух, оно было чудовищно, оно жгло ноздри и гортань, оно не кончалось.