Смена климата

Они приезжали, в одиночку или со Слугами, они шли к Онезиму и возвращались исцеленными. Уезжали. А Слуги оставались. Очищенная кровь их хозяев не давала больше ни силы, ни бессмертия, но кровь самого Онезима, чистейшая из чистых, несла в себе волшебство и для мертвых, и для живых. Те из Слуг, кто хотел сохранить свое могущество, свое отличие от обычных людей, селились в Бакеде. Те, кто предпочитал снова стать человеком… они, наверное, уезжали бы, но ни одного такого пока не нашлось.

Никто не захотел отказаться от бессмертия в обмен на свободу.

Даниэла старалась относиться к выбору Слуг с пониманием, но ее кровь все еще не была чиста, она все еще оставалась обычным вампиром, поэтому просто не могла — это казалось противоестественным — думать о Слугах, как о тех, кого можно или нужно понимать. Она вообще не могла думать о них больше, чем думают о мебели, автомобилях или водопроводе. Они есть. Они нужны. Ими удобно пользоваться.

Это все.

У самой Даниэлы Слуг не было никогда. Идея рабства в любом виде, особенно рабства добровольного претила ей.

Отец тоже обходился без Слуг. Говорил, что это жестоко — обрекать кого-то всегда быть рядом с ним. А Даниэла хотела бы никогда от него не уезжать, она была бы рада оставаться рядом вечно, и она очень соскучилась за две недели. Ужасно соскучилась! Но в Бакеде она нашла свое истинное призвание, и не могла уехать, пока Онезим не очистил ее кровь. А отец просил — каждую ночь повторял — чтобы она не спешила принять причастие. Даниэла не знала, чего ждать, но ждала. Отец и так огорчен разлукой, ни к чему расстраивать его еще и непослушанием.

Как только ее кровь станет чистой, она вернется домой, понесет благую весть по всему тийру, а потом и дальше — по другим штатам, другим странам, другим континентам. Станет примером того, что очищение возможно. А пока уезжать не было смысла. Кому она что докажет, оставаясь зависимой от Голода? К тому же, дел хватало и в Бакеде. Онезим был рад переложить на нее организацию жизни Слуг и доверил встречать взыскующих. Кто-то должен был рассказывать им о правилах существования в Бакеде, о том, как вести себя при встрече с Онезимом, о самом Онезиме, в конце концов. Кто мог сделать это, кроме Даниэлы, равной взыскующим во всем? Не Слуги же! И не Онезим, один вид которого вызывал оторопь и желание тут же забыть увиденное.

Душа его была прекрасна, кровь чиста, но тело изуродовано так страшно, что в нем не осталось ни малейшего сходства с человеком.

Испытание для взыскующих, не для Онезима. Те, кто искал причастия, должны были сначала научиться верить сердцу, а не глазам. Онезим же был равнодушен к своему телу, как истинный святой.

Теперь, когда Даниэла встречала вновь прибывших и объясняла, что они увидят и как нужно отнестись к увиденному, рассказывала о внутренней красоте Онезима, о чудотворной крови, их страх проходил почти сразу. Она ведь еще и фотографии показывала. Готовила к встрече настолько, насколько это было возможно.

До ее появления в Бакеде привыкание проходило сложнее.

Даниэла была уверена, что Онезима не задевают чужой страх, недоверие и брезгливость. Он действительно был святым. Но ее — задевали. И она жалела — совсем немного — жалела его. Точнее… ей было жаль, что внутренняя красота не видна снаружи. С другой стороны, стань Онезим так же прекрасен телом, как душой, и кто смог бы, увидев его, не ослепнуть? Это ведь было бы то же самое, что смотреть на ангела.

В город вела только одна дорога. Все другие подходы Слуги давно перекрыли баррикадами из разобранных домов, затянули верх баррикад колючей проволокой, расставили мины. Проехать через завалы было нельзя, пройти — можно, хоть и с риском подорваться на мине. Но и те, кто сумел бы пройти в Бакед без разрешения, недолго оставались бы незамеченными. Две улицы и полсотни переулков предоставляли слишком мало возможностей спрятаться от патрулей и сторожевых собак.

Печально, что Онезим нуждался в охране, но так всегда было заведено на Земле, с самого начала — святых убивали с немыслимой жестокостью, а потом раскаяние в содеянном спасало души убийц.

Этот святой спасал и души, и тела, будучи живым. То есть, нет, конечно же, не-мертвым, но не это важно, а то, что он был спасением, только пока оставался здесь и мог дарить свою кровь. Не станет Онезима, не станет его крови, не останется и надежды. Охранять его, правда, следовало не от убийц, а от тех, кто стремился получить его в свое распоряжение, увезти из Бакеда, ставить на нем опыты или использовать волшебную кровь в ритуалах или… да кто знает? Его следовало охранять от тех, кто хотел присвоить спасение и надежду.

Увы, желающих хватало. Некоторые вампиры просто не способны были понять, что чудеса творятся для всех, что никто не может владеть чудом единолично.