Смерч навстречу. Даром (СИ)

Потом Поляков отправился в магазин, закупать продукты. Он надеялся, что Даша приедет. И ее нужно будет накормить чем-нибудь вкусненьким. Правда, он так и не выяснил до сих пор, что же она считает вкусным. Картошку она ест в виде пюре. А вот что предпочитает из мясного, Паша почему-то не выяснил. Отметил: за ужином обсудить.

Пришел, приготовил обед, поел, попялился в телевизор. Душе было тесно. Душа жаждала деятельности.

И тут прилетело письмо от Дока. Макс откопал сведения о регистрации собственности подонок Николая Владимировича. Паша тут же полез искать адрес, поднимать космоснимки, все такое. Жизнь наполнилась смыслом.

Домик оказался приличным котеджиком у черта на рогах. На таком отшибе, что добрые люди с благими намерениями такое себе не купят. Конечно, случаются в мире и отшельники, которых другие люди раздражают. Но подонок не производил впечатление отшельника. Например, с мамоностром, судя по тому, что довелось услышать Паше, он общался очень даже бодро и активно.

Нет, Кощею этот мрачный домишко в лесу не понравился.

Ему вообще не нравилось все, что было связано с «сифилитическим стручком».

А еще Полякову не нравилось то, что теперь он не может быть в курсе того, что происходит в жизни Дарьи. Оставалось надеяться на то, что она сама станет более открытой и искренней. Верилось в это с трудом. Взрослые люди так быстро не меняются. Особенно те, кого жизнь учила по-тяжелому. Но у него все равно не было выхода.

Он надеялся.

И звонок в видеофон от Дарьи стал для него подтверждением, что не зря.

— Можно к тебе? — спросила она, когда Паша встретил ее на площадке возле лифта.

— Нет, нельзя! — саркастически ответил Поляков, но вдруг подумал, что от нее можно ожидать чего угодно по части толкований и добавил: — Можно, конечно, Даш! Ну что за вопрос?

Судя по убитому выражению лица, проглядывающему сквозь натянутую приветственную улыбку, приехала она не потому, что соскучилась.

Но ведь приехала! Это главное.

— Что случилось? — спросил Паша, когда закрыл за ними дверь в квартиру.

— Я с мамой поругалась.

— Тю! А что в этом необычного?

— Я с ней совсем-совсем поругалась. Она сказала, что я ей больше не дочь.

Поляков чуть было не ляпнул: «И слава богу!», но вовремя поймал на языке слова, которые потом не воротишь. Даша же не радуется. Она переживает. А тут он со своими неуместными восклицаниями.

Хорошая она или плохая, но мать была для Дарьи единственным близким человеком. По крайней мере из тех, о ком знал Паша. И, наверное, если бы был кто-то еще, Несветаева не поехала бы на край света, в чужой город, где ее никто не ждет, с тремя копейками за пазухой, в съемную квартиру.

— Потом помиритесь, — он прижал Дашу к груди.

Она всхлипнула.

Он погладил по волосам.

Она разревелась.

Хорошо, что сегодня Дарья плакала не из-за него. Плохо, что плакала. И Поляков совершенно не представлял, чем может помочь ее горю. Чем может заменить сейчас потерю матерю. Пусть чисто гипотетическую, а зная их отношения, скорее всего, кратковременную, но чисто интуитивно Паша понимал, что не стоит сейчас поднимать эту тему.

И тут в голове у него мелькнула мысль.

— Пошли в магазин!

Дарья шмыгнула носом и подняла на него взгляд:

— Зачем?

— Пойдем покупать шоколадку, печенье, сгущенку… Что еще там нужно было для твоей сладкой колбасы?

— Масло.

— Масло у меня есть. Но если хочешь, купим еще!

Хорошо, когда в прошлом есть хорошие воспоминания.

Но нужно работать над новыми. На будущее.

Глава 25. Дарья

Свернуться клубочком и прятаться от реальности подмышкой у Полякова было уютно и надежно. Но катастрофа надвигалась на Дарью, как каток на свежеотсыпанный асфальт. Последние песчинки просачивались через горлышко, наращивая холмик на стеклянном дне песчаных часов. Вот на этом самом дне, под неподъемной горой песчинок прошлого, и ощущала себя Даша.

Она позволила себе быть счастливой. Сколько ей осталось? Неделя? Две? Дав себе и телефону остыть, в понедельник Несветаева вернула симку на место. Заказчик — даже не Спрут. Не тот человек, с которым можно играть в невидимку.

Стоило поставить симку, как телефон ожил. Звонила тетя Валя, бессменный мамин омбудсмен.

— Ты, тварь такая, что себе позволяешь в отношении матери! — с ходу бросилась на амбразуру тетя Валя своей необъятной грудью.

— А вот это не ваше дело, — ответила Даша, еще полная довольства жизни после воскресенья, проведенного с Поляковым.

Вероятность того, что мама рассказала соседке правду, стремилась к нулю со скоростью света. Не может же мама признаться в собственной несостоятельности в качестве родительницы? Одно дело — обвинять дочь в неблагодарности и даже обсуждать, что она там по мужикам обжимается. Но обе стороны при этом понимают, что это всего лишь такая игра. И совсем другое дело — признать, что живешь не на честно заработанное, а на криминальное бабло, от которого за версту несет блудом и тюрьмой. Нет, на такое мама была не способна. А тратить счастливое время, которого каждая минута на счету, на лай тети Вали Даше было жаль.