СМЕРШ. Будни фронтового контрразведчика.

— Это я уже не в первый раз слышу и могу сказать, что только политработник утверждает, что не профессиональные знания определяют руководящий пост, а преданность партии и политическая грамотность… — и, чуть понизив голос, добавил: — Между нами говоря, наш Бондарев — мудозвон, корчит из себя шибко политически подкованного и на каждом шагу только об этом и долдонит! А ведь спроси у него, какая разница между агентом и осведомителем — он до сих пор не знает. В этом я уже убедился, общаясь с ним эти дни. И еще я понял, что он дурак непроходимый! А с каким гонором он мне сказал, что партия направила его на укрепление «Смерша», и посмотрел на меня, как на проштрафившегося солдата! А ведь он в нашей работе — ни ухом ни рылом. И, надо же, чтобы сразу на руководящую должность в наш отдел! А я вот еще с финской службу ломаю, а все еще старшим опером, и никакого движения! Ведь по справедливости-то я должен быть у Сазонова замом, а здесь, видишь, прислали из политрезерва эту фигуру.

Младший по возрасту собеседник сочувственно молчал, он целиком был на стороне товарища — он просто не любил пришлых чужаков. Примерно такой же настрой к новому заму был у всего оперативного состава отдела.

Прошло несколько дней, и Княжич почти забыл про свою «наживку» с обложкой немецкого журнала, как вдруг его вызвали к старшине, где он и познакомился с «особняком». Старший лейтенант Никифоров, родом из Чувашии, широкоскулый, коренастый, с прищуром хитроватых азиатских глаз, без всяких оговорок и вступлений, с подкупающей простотой стал расспрашивать его, откуда он знает немецкий язык. А Княжич, достоверно изображая белоруса-селянина, не торопясь, обстоятельно рассказал «скорбную» повесть о том, как его бедная, беззащитная семья перебивалась с хлеба на воду случайными заработками по найму, и еще о том, как им плохо жилось в панской Польше, и увидели они свет в окошке, когда пришла Красная Армия! И еще поведал о том, что вся его семья работала несколько лет в поместье немецкой семьи, и там, с их детьми, он научился читать и объясняться на этом языке. Во время беседы он, вроде бы по давней привычке, норовил назвать Никифорова «паном старшим лейтенантом», доверчиво и с преданностью смотрел на особиста своими широко открытыми глазами. «Особняк», с детства воспитанный на классовом сознании, как-то проникся и искренне посочувствовал бедному, безземельному белорусу и остался очень доволен беседой — он выполнил задание руководства отдела!

Княжич тоже был доволен результатом своей задуманной игры и отметил про себя, что Никифоров в беседе, напуская на себя важность, обмолвился, что Княжича, возможно, пошлют с заданием за линию фронта, но тут же замолк, как бы поняв, что сболтнул лишнее, внимательно и пытливо посмотрел на собеседника, а тот, изобразив равнодушие и даже полное непонимание сказанного, не проявил при этом никакого интереса. Особист частенько пользовался такой хитростью в беседе, иногда с результатом. И Княжич, вспоминая весь ход беседы, сделал предположение, что им заинтересовались, поскольку он владеет немецким языком, а это значит, что его будут изучать со всех сторон, и если Никифоров обмолвился не случайно, то им займутся серьезно. Его не пугала полная проверка — его родина под немцами, документы подлинные. Вот только предательская запись в красноармейской книжке: «взамен испорченной при выполнении подсобных работ», но тут была подпись начальника полевого госпиталя и печать — все, как полагается в таких случаях. Если будут глубоко и быстро копать, то могут проверить по местам прежней службы, разыскать сослуживцев, знавших личность Княжича Романа Яковлевича, но для этого нужно, чтобы были живы сослуживцы и время для проверки. Чтобы опознать, его нужно задержать и направить в часть для опознания, но для этого его нужно арестовать, но, спрашивается, за какое преступление и кто даст санкцию на его арест? По подозрению в использовании чужих документов? Но для этого нужно доказать, в каких целях он это сделал!.. Разнобой мыслей — от предположений, как его могут вычислить, до последствий в случае разоблачения — захватили его полностью, но он тут же взял себя в руки, собрался в тугую, чуткую струну и стал ждать.