СМЕРШ. Будни фронтового контрразведчика.

— Так вот, Алексей Михайлович, — назвав по имени и отчеству своего зама и вложив, насколько было возможно, ноту уважения в свой голос, — я полагаю, что вас следовало бы похвалить, что так горячо отстаивали свою точку зрения, но не могу согласиться по вопросу моего недопонимания политического момента по части оценки верности и преданности советского народа. У меня нет таковых оснований, но, руководствуясь приказами, инструкциями Центра, а также указаниями товарища Абакумова, вижу мой долг в том, чтобы настоять на глубокой проверке подобранных кандидатов. Этого требуют руководящие указания ЦК партии и лично товарища Сталина, и вам, как бывшему политработнику, хорошо известны партийные требования к политической бдительности, тем более, что мы готовим группу не на пикник, а для глубокой разведки группировки «Центр» и всей эшелонированной обороны глубиной до 400–500 километров. Ставка и Верховный Главнокомандующий возлагают на нас часть задания для разгрома немцев на этом направлении. — Упоминание о ЦК, партийных установках, Ставке ВГК и ее Верховном понизили энтузиазм «ненаглядного», но он не подумал уступать своему шефу и сразу решил воспользоваться его советом — сходить к Кузакову и получить его поддержку, в чем он не сомневался. Мнение начподива, как авторитета, он предполагал в ближайшее время, наряду с другим компроматом, использовать против Дмитрия Васильевича, чтобы добиться его отстранения от должности.

Когда Бондарев изложил свою точку зрения, считая, что его шеф, злоупотребляя служебным положением, преступно затягивает выполнение важнейшего задания, от которого зависит успех операции их фронта, то он как коммунист должен со всей прямотой заявить, что Сазонов — типичный перестраховщик, и его указания относительно дополнительных проверок людей, кто своими геройскими делами на фронте уже трижды доказал свою надежность, не что иное как политическая близорукость, граничащая с преступлением!

Начподив, прошедший школу портфеленосительства в приемной руководителей политорганов, бывший свидетель предвоенных репрессий среди политсостава, чудом уцелевший и наученный горьким опытом бывших начальников, принимавших самостоятельные решения по делам, связанным с риском, теперь взял за правило не проявлять инициативу, не принимать решений по вопросам, вызывающим сомнение, не участвовать в них, не способствовать им, если даже об этом просит самый близкий друг, каковых у него никогда и не водилось в силу его характера. У него для других не было любви и преданности! Он их отсек, как клинком, вытравил, как женщина нежеланного ребенка из своего чрева, под влиянием партийных чисток, того кошмара тридцатых годов: судебных процессов, доносов, оговоров, повальных арестов, крупного и мелкого интриганства, коими была наполнена служебная жизнь политорганов Красной Армии, пришедшая в норму только к началу Финской кампании, а в некоторых округах — только к началу большой войны.

Выслушав Бондарева, Кузаков согласился с ним в оценке действий Сазонова и пообещал всячески поддерживать своего бывшего коллегу. Но внутренний голос его натуры запретил ему участвовать в этом сомнительном деле, и его обещания выдать звонок своим друзьям в приемную Члена Военного Совета и кое с кем поговорить были пустыми обещаниями.

Глава XIV. О БЛАГОРОДСТВЕ И УМЕ

Весна третьего года войны, почти как в половодье, прорывала плотину Восточного фронта то в одном, то в другом месте. Обнадеживающие вопли из Берлина о создании неприступного атлантического вала и спасении цивилизации от варваров-большевиков постепенно глохли, но у населения рейха, подогреваемого мощной пропагандой и обещаниями фюрера, еще была вера в то, что враг на территорию «фатерлянда» не вступит.

Исполнительность, порядок, дисциплина, отсутствие намеков на поражение среди простых людей Германии делали ее все еще грозным противником. Вся промышленность, несмотря на бомбардировки, работала как часы; так же по-немецки добротно и аккуратно вкалывали заводы Европы, где был на постое немецкий солдат.

На его родине мелкие функционеры регулярно проводили собрания, вовлекая в них не только членов партии, но и Домашних хозяек; к ним обратился фюрер, назвав их крепостью нации, их хвалил Геббельс. При рождении сына — будущего солдата вермахта — местный партийный комитет поздравлял роженицу, присылал коляску, полный комплект белья и одежды для новорожденного, с поздравительной открыткой от фюрера!

Но на Восточном фронте в это время появились первые предвестники поражения — переход отдельных солдат на сторону советских войск. Это были еще редкие явления, о каждом из них писали спецсообщения в Ставку или ГлавПУ. Центральные газеты взахлеб, преумножая, преувеличивая, толковали о скором поражении Германии. Но до этого было еще больше года!