Смерть Ахиллеса

Евгений Осипович навострил уши, зная по опыту, что шустрый молодой человек глупости не предложит и самое трудное возьмет на себя.

— Ваши люди обложат «Троицу» со всех сторон, чтобы таракан не прошмыгнул. — Фандорин азартно припал к карте. — Вот здесь кордончик, здесь и здесь. Проходные д-дворы перекрыть по всей округе, благо раннее утро — многие еще будут спать. Вокруг самой «Троицы» — несколько лучших агентов, человека три-четыре, не больше. Они должны действовать исключительно аккуратно, хорошо маскируясь, чтоб не дай бог не спугнуть. Их дело — ждать моего сигнала. Я же п-пойду в нумер к Клонову один и заведу с ним игру в откровенность. Сразу он меня не убьет — захочет выяснить, много ли я знаю, да откуда взялся, да в чем мой интерес. И мы с ним исполним изящный па-де-де: я ему немножко завесу приоткрою — он со мной слегка пооткровенничает; п-потом снова я — снова он. Уверенный, что может убрать меня в любой момент, Клонов будет разговорчивей, чем в случае ареста. Другого способа я не вижу.

— Так ведь риск какой, — сказал Караченцев. — Если вы правы и он настолько виртуозен по части убийств, то, не ровен час…

Эраст Петрович легкомысленно пожал плечами:

— Как сказал Конфуций, благородный муж должен сам нести ответственность за свои ошибки.

— Что ж, с Богом. Большое дело. Или грудь в крестах, или голова в кустах. — Голос обер-полицеймейстера прочувствованно дрогнул. Он крепко пожал Фандорину руку. — Идите, Эраст Петрович, к себе в гостиницу и как следует выспитесь. Ни о чем не тревожьтесь, я лично подготовлю операцию. Все сделаю наилучшим образом. Утром пойдете в «Троицу» — сами посмотрите, хорошо ли замаскировались мои молодцы.

— Вы прямо как Василиса Премудрая, ваше превосходительство, — белозубо рассмеялся коллежский асессор. — Спи, Иванушка, утро вечера мудренее! Что ж, я и в самом деле немного устал, а завтра дело нешуточное. Ровно в шесть буду в «Троице». Условный сигнал, по которому ваши идут ко мне на помощь — свисток. До свистка пусть ни в коем случае не суются… Ну а если что — не дайте ему уйти. Это уж, Евгений Осипович, личная п-просьба.

— Не беспокойтесь, — серьезно сказал генерал, все еще держа молодого человека за руку. — Ювелирно исполним. Самых золотых агентов отряжу и в количестве более чем достаточном. Только уж вы, отчаянная голова, того, поосторожней.

* * *

Эраст Петрович давно уже приучил себя просыпаться во столько, во сколько определит накануне. Ровно в пять утра он открыл глаза и улыбнулся, потому что из-за подоконника как раз выглянул самый краешек солнца и было похоже, что кто-то лысый и круглоголовый подглядывает в окошко.

Насвистывая арию из «Любовного напитка», Фандорин побрился, не без удовольствия полюбовался в зеркало на свое замечательно красивое лицо. Завтракать перед сражением самураю не положено, поэтому вместо утреннего кофея коллежский асессор немного поработал с гирями и обстоятельно, не спеша занялся экипировкой. Вооружился по самой что ни на есть полной программе, ибо противник представлялся серьезным.

Маса помогал хозяину снаряжаться, проявляя все более заметное беспокойство. Наконец не выдержал:

— Господин, такое лицо у вас бывает, когда смерть очень близко.

— Ты же знаешь, настоящий самурай должен каждое утро просыпаться в полной готовности умереть, — пошутил Эраст Петрович, надевая светлый чесучовый пиджак.

— В Японии вы всегда брали меня с собой, — пожаловался слуга. — Знаю, я подвел вас уже дважды, но это больше не повторится. Клянусь — чтоб мне в следующей жизни родиться медузой! Возьмите меня, господин. Очень прошу.

Фандорин ласково щелкнул его по маленькому носу:

— На сей раз ты мне ничем не сможешь помочь. Я должен быть один. Да и не один я вовсе, со мной целая армия полицейских. Это мой противник совсем один.

— Опасный?

— Очень. Тот самый, кто обманом выманил у тебя портфель.

Маса засопел, сдвинул редкие брови и больше ничего не сказал.

* * *

Эраст Петрович решил пройтись до Покровки пешком. Ах, до чего же хороша была Москва после дождя. Свежесть, розовый флер занимающегося дня, тишина. Если умирать — то только в такое божественное утро, подумал коллежский асессор и тут же отругал себя за склонность к мелодраматизму. Прогулочным шагом, насвистывая, вышел на Лубянскую площадь, где у фонтана поили лошадей извозчики. Свернул на Солянку, блаженно вдохнул аромат свежего хлеба, донесшийся из открытых окон полуподвальной пекарни.

А вот и нужный поворот. Дома стали победнее, тротуар поуже, а на самом подходе к «Троице» пейзаж и вовсе утратил идилличность: на мостовой лужи, покосившиеся заборы, облупленные стены. Полицейского кордона при всей своей наблюдательности Эраст Петрович не заметил и очень этому порадовался.

У входа во двор посмотрел на часы — без пяти шесть. Самое время. Деревянные ворота, на них покосившаяся вывеска «Троицкое подворье». Постройки сплошь одноэтажные, каждый нумер с отдельным входом. Вон первый, второй, третий, четвертый, пятый, шестой. Седьмой нумер, надо полагать, налево, за углом.