Смерть Анфертьева

Никогда тебе от нее уже не избавиться, подумал Анфертьев. Наверно, я нехороший человек, наверно, я достоин осуждения. А Квардакова никто не считает . плохим человеком. Бездельник, тупица и карьерист, он грабит государство на триста рублей в месяц, не давая ничего взамен, и за последние десять-пятнадцать лет взял из Сейфа больше, чем надеюсь взять я, но остается хорошим человеком. Что же получается... Стоит растянуть преступление во времени, и оно перестает быть преступлением? Если очистить Сейф за десять минут - это ужасно, за этим светит расстрел. Если же в этом Сейфе взять те же деньги, но не за десять минут, а за десять лет - сойдет! Все знают, что деньги Квардаков берет давно, много и безвозмездно. И это вписывается в мораль общества. Он сидит в президиуме за красным столом, осуждающе качает головой, сурово хмурит брови, заметив отступление от нравственности, от производственной и технологической дисциплины, вот-вот станет директором... Но, если это так, значит, и мне кое-что позволено. Борис Борисович Квардаков, имевший когда-то успехи в спорте, прыгун не то с шестом, не то с вышки, а может, просто прыгун на дальние или ближние дистанции, ныне заместитель директора по хозяйственной части, в зауженных штанах и мохнатом пиджаке, который самым необъяснимым образом умел воспринимать настроение хозяина - шерсть вздыбливалась каждый раз, когда Квардаков приходил в гнев, становилась мягкой и шелковистой, как на котенке, стоило Квардакову приблизиться к кассиру Свете, так вот, этот самый Квардаков маялся, ходил по кабинету из угла в угол, и шерсть на его замечательном пиджаке висела клочьями - он был растерян и обезображен неуверенностью, не зная, как напомнить Свете и Анфертьеву, что он ждет их в гости!

Как понятны Автору его страдания! Не так уж просто, оказывается, пригласить ныне человека в гости. О, сколькими опасениями обрастает это благороднейшее дело! Не показаться бы навязчивым, не заподозрили бы в делячестве, в том, что хочешь ты выбить из своих гостей какие-то блага, льготы, услуги, не решил ли ты застольем расплатиться с ними за вещи, расплачиваться за которые постыдно, нет ли у тебя шального расчета через своих гостей познакомиться с зубным техником, мясником, театральным кассиром; членом приемной комиссии торгового техникума, не задумал ли ты поселить свою мать у себя в Москве и тем самым преступно нарушить законодательство?

И шагал, шагал из угла в угол бедный Квардаков, пока совсем не ошалел от непосильных мыслей. Хлопнув дверью, он вышел из кабинета, спустился во двор заводоуправления. И тут увидел в прозрачной рощице полузасохших деревьев мило прогуливающихся Анфертьева и Свету. И направился к ним широким шагом спортсмена-прыгуна с шестом в воду. Его небольшие глаза горели решимостью, кулаки были бледны от напряжения, шерсть на пиджаке встала дыбом.

- Значит, так, - сказал он тоном заместителя директора завода, обязательства надо выполнять. Ясно?

- В самых общих чертах, - улыбнулся Анфертьев.

- Уточним в рабочем порядке, - отчеканил Квардаков.

- И в рабочее время? - спросила Света.

- Нет! Мы не можем тратить рабочее время на посторонние дела. Вы давали обязательство прийти ко мне в гости? Давали. Сегодня после работы едем. Вопросы есть?

- Есть, - Света сняла с пиджака Квардакова паутинку. - Форма одежды парадная?

- Рабочая!

- Добираемся своим ходом?

- Нет! На моей машине! В семнадцать ноль-ноль! Вопросы есть?

- А какой повод, Борис Борисович?

- Никаких поводов. Никаких предлогов. Никаких причин. Никаких самоотводов. Вопросы есть?

- Разрешите выполнять? - Анфертьев вытянулся, щелкнул каблуками.

- Чего выполнять? - растерялся Квардаков.

- Ну, это... то-се...

- Ребята! - воскликнул Квардаков облегченно, и шерсть на его пиджаке улеглась, заиграла на солнце радужными переливами. - Все есть. Ни о чем не думайте. Когда вы меня пригласите, можете смотаться за бутылочкой, за баночкой... Ребята, - он перешел на таинственный шепоток, - стынет в холодильнике... Стынет, - свистяще повторил он, и его маленькие глазки закрылись в предчувствии неземного блаженства.