Я обязательно подойду к тебе, очень убедительно проговорила Ева. Про себя, больше самой себе, чем тому, кто остался теперь за её спиной. И на вопросы отвечу.
Позже. Неправду.
Тело, уже пытавшееся развернуться, замерло — и, ощутив, как возвращается к ней контроль, Ева спокойно шагнула вперёд.
— Подойди ко мне!
Она услышала, как в голосе некроманта прорезалось удивление.
Улыбаясь всё той же широкой улыбкой, продолжила стремительный путь к двери.
Забавно, до чего может довести софистика. Как просто извратить вроде бы простое предложение — и убедить себя в том, что ты ничего не нарушаешь. Если, конечно, ты не бестолковый зомби, которыми венценосный сноб привык управлять.
Взять хотя бы вчерашний его приказ: «Не вздумай покинуть замок, пока меня нет». Что значит «пока меня нет»? Ведь где-то там (куда бы эта сволочь ни отлучалась сегодня по своим сволочным делам) он всё равно есть. Вот если бы он умер, тогда смело можно бы утверждать, что «его нет». А раз где-то он есть, пусть и не в замке — Ева имеет полное право его покидать, верно?
— Сию секунду! Подойди! Ко мне!
Пару секунд Ева прикидывала, что можно этому противопоставить. Так ничего и не придумав, всё же повернула обратно: не особо расстроившись.
Подумает на досуге. А сейчас, как говорится, главное — чтобы дошёл смысл послания.
Некромант долго смотрел на неё; и некое размышление, ясно читавшееся в его взгляде, разлило в душе Евы жгучее удовлетворение.
— Ты сопротивлялась мне.
Когда Герберт констатировал это, из тихого голоса уже ушли яростные кричащие нотки, сквозившие в нём минуту назад.
— Разве? — девушка снова улыбнулась: так мило, что это почти пугало. — Я и не заметила.
— Как ты можешь мне сопротивляться? Отвечай!
Неправду, повторила Ева, когда магия удавкой сдавила горло.
— Говорю же, не заметила. — Она пожала плечами: очень естественно, с насмешливой, почти издевательской невинностью. — Ты сам говорил, что из иномирян получаются могущественные маги. Может, просто моё колдунство сильнее твоего? И у тебя силёнок не хватает держать меня в узде?
Не сводя с неё немигающего взора ярких льдистых глаз, Герберт склонил голову набок.
Глядя на Еву так, словно впервые увидел.
— Формулировки, — медленно проговорил он. — Слабость формулировок. Ты разумна, в отличие от обычной нежити. Ты способна трактовать приказы, как тебе угодно. — Он помолчал. — Ясно. В таком случае приказываю тебе… — и вдруг осёкся. — Ты ведь не перестанешь искать лазейки, да?
— Неа, — ни капельки не расстроившись, весело подтвердила Ева.
— И делать всякую ерунду мне назло. Пользуясь тем, что ты нужна мне.
— О чём ты? Мною движет элементарный научный интерес. Это ведь так здорово, раздвигать границы своих возможностей!
Герберт тоже улыбнулся — и, какой бы зловещей ни была эта улыбка, она не заставила Еву опустить взгляд.
— Я ведь и разозлиться могу. Сильно разозлиться, — это прозвучало мягко и почти вкрадчиво. — А когда я злюсь, я становлюсь очень… неприятным.
Ева вспомнила пощёчину, которая наверняка всё ещё жгла бы щёку, не препятствуй этому технические причины.
Молча протянула руку вбок. Туда, где на маленьком столике лежал рядом с ножницами развёрнутый свёрток с хирургическими инструментами, а среди них — чистый ланцет, такой острый, что сияющее лезвие резало даже взгляд.
— Не советую покушаться на мою жизнь. Даже если в твою светлую во всех отношениях головку взбредёт такая мысль, — следя за девушкой без малейшего страха, спокойно произнёс Герберт. — Думаю, сама понимаешь, почему.
Выдернув ланцет из кожаной петли, Ева сжала в пальцах серебристую рукоять. Развернула левую руку ладонью вверх.
Когда блестящий металл полоснул по коже, оставляя на ней глубокую косую рану, оно окрасилось алым. Но крови — чего и стоило ожидать от мертвеца — почти не было.
Боли же не было вовсе.
Некоторое время Ева наблюдала, как свежий порез на ладони тут же заживает, оставляя после себя лишь узкую красную полоску. Чувствуя только, как стягивается заново срастающаяся кожа. Это было странно: сохранить чувствительность, но не ощущать боли. Как была странной регенерация уже неживых тканей.
Хотя это наверняка ещё одно любопытное свойство таинственного стазиса, призванного сберечь её тело в одном неизменном состоянии.
— Даже такая рана быстро затягивается. Надо же, — проговорила Ева задумчиво. Подняла глаза на некроманта, неотрывно наблюдавшего за её действиями. — Я мертва. Я не чувствую боли. Я не живу — я существую. Как ты любезно сообщил, за твой счёт. Что ещё ты можешь со мной сделать?
На самом деле она могла понять это и раньше. Проанализировав ощущения во время тренировок — особенно тот момент, когда она царапала ногтями пол, пытаясь вырваться из лап теневой твари. Но это не сразу бросилось в глаза: многие её чувства притупились, а мироощущение было несколько изменено.
И стало ясно лишь тогда, когда она упала в лесу, ободрав ладони о булыжник — но не почувствовав ничего. Ни когда упала, ни потом, когда ссадины исчезли на глазах.
— Боль можно причинить не только физически.
В словах Герберта тоже послышалось раздумье.