Счастье того, кто отдавал чему-то всего себя, до дна, до последней капельки, и ничуть не жалел об этом.
Она опустила смычок, лишь когда поняла, что напоена музыкой до дна, что жажда, терзавшая её так долго, наконец утолена. Прикрыв глаза, зачем-то глубоко, полной грудью вдохнула и выдохнула — пусть даже в том не было нужды; вскинув голову, наконец прояснившимся взором, ещё светившимся отблесками пьянящей радости, оглядела зал.
И увидела Герберта.
Он стоял у двери. Прислонившись плечом к косяку, скрестив руки на груди. С бесстрастным, абсолютно непроницаемым ликом.
И долго он там?..
— Ты слушал, — обвиняюще и сердито сказала Ева.
— Слушал, — подтвердил Герберт.
Он говорил, казалось, тише, чем когда-либо. Лишь акустика зала без труда доносила голос до её ушей.
— Так незаметно вошёл?
— Просто ты не заметила. Кажется, ты бы и падения замка сейчас не заметила, — добавил он — с намёком на улыбку, так странно смягчившей его голос и взгляд.
Рукой со смычком Ева заправила за уши выбившиеся волосы. Пытаясь, но не в силах сердиться.
Она ненавидела, когда её подслушивали. Ненавидела и заниматься при ком-то, и играть то, что не отработано до мелочей. Но на Герберта всерьёз злиться почему-то не могла. Возможно, потому что он всё равно ни черта не понимал — и промахов её не заметил бы. А, может, потому что ей странно и приятно было видеть эту непривычную мягкость в его глазах.
Делавшую их — наконец-то — живыми.
— Повезло тебе, — всё-таки буркнула она. — Не люблю, когда меня подслушивают.
— Да. Мне повезло.
В словах тоже скользнуло нечто непривычное. И очень, очень странное. Будто за звуками пряталось двойное дно.
— И что думаешь? — поколебавшись, всё-таки спросила Ева.
Герберт, помолчав, отвернулся.
— Тебе знать ни к чему.
Вот на это она почти обиделась. И почти расстроилась.
Хотя ладно — без «почти».
— Что, так плохо? — спрятав чувства за колючей небрежностью, бросила она.
Прежде, чем выскользнуть из зала, Герберт тихо рассмеялся. Совсем не насмешливо. Совсем не обидно.
И, наверное, ей лишь послышался отзвук печали и горечи в этом смешке.
— Иногда ты всё-таки такая глупая, — на прощание едва слышно донесла до неё полутьма: оставляя Еву наедине тишиной, Дерозе и недоумением.
ГЛАВА 19
Giocoso
Когда на следующий день лиэр Совершенство соизволил пожаловать в замок Рейолей, Ева встречала его у ворот.
Встрече предшествовал длинный день. Который начался с традиционной тренировки, завершившейся немного нетрадиционным образом.
— Неплохо, — сухо подвёл черту Герберт, прогнав её по старым и новым заклинаниям. К усыпляющему они прибавили дезориентирующее и порождавшее галлюцинации, с которыми Ева справлялась уже вполне прилично, а щиты у неё и вовсе вычерчивались почти на автомате. — Что ж, до завтра.
Она недоумённо опустила руку, позволив волшебному смычку исчезнуть:
— До завтра?..
— С Мираклом я поговорю один. Если он захочет тебя видеть, я тебя позову, но не думаю, что придётся. Наши планы будут зависеть от его решения, и о них вполне можно поговорить с утра. Твоя любимая игрушка починена. — Он помолчал — и, отвернувшись, негромко закончил: — Полагаю, других причин коротать вечера в моём обществе у тебя нет.
А ведь правда, провожая глазами его спину, внезапно царапнувшую взгляд своей сутулостью, вдруг поняла Ева. Дерозе цел. Значит, ежевечерние встречи в гостиной окончены.
И встречаться теперь где-то, помимо этого зала, им вроде бы незачем.
Мысль была неожиданной. Ещё более неожиданным было душевное состояние, в которое Ева от неё пришла: смятение и растерянность, даже не позволившая ей злиться на то, что Герберт снова отстраняет её от участия в их общем деле. И Ева думала эту мысль, даже вернувшись в комнату и достав Дерозе — перерыв между тренировкой с Гербертом и уроком у Эльена она решила скоротать за занятиями музыкой. К чему и приступила, пусть даже на краю кровати с виолончелью сидеть было не слишком удобно.
Пытаясь отвлечься от смутного ощущения, что всё это как-то неправильно.
Встреча на тренировке, урок — и всё. А дальше — разбежались по разным углам и занялись своими делами. Как… соседи по коммуналке.
И венценосный сноб снова будет сидеть один, и этим вечером компанию ему составят лишь тараканы в его голове…
— Постарайся выразить свою благодарность не слишком цветасто, — пропел Мэт, проявляясь на кровати подле неё, пока Ева выводила смычком гаммы: недели без инструмента давали о себе знать, и форму требовалось восстанавливать грамотно и обстоятельно. — Предпочитаю одам лаконичность. Концентрат обычно лучше выражает суть.
— К сиропу это не относится. Люблю разбавленный, — не глядя на демона, поморщилась девушка. — Благодарность? Тебе?
— Без меня ты вряд ли получила бы своего любимца в первозданном виде. Твой принц, конечно, парень смышлёный, но с ремонтом виолончелей раньше не сталкивался.
— Он не мой, — машинально откликнулась Ева. Вспомнила кое-что, что подметила ещё вчера. — Так ты правда помог Герберту починить Дерозе. С какой стати?