Смерть и прочие неприятности. Орus 1 (СИ)

— По доброте душевной, с чего же ещё?

— Начнём с того, что я сильно сомневаюсь, есть ли у тебя душа. Продолжим тем, что даже если она есть, доброта — последнее, что я стала бы там искать. — Ева старательно переиграла сорванное место: гаммы она легко могла играть одновременно с разговором, но не обращать внимания на расплату в виде периодических фальшивых нот — нет. — У тебя свой шкурный интерес. Признавайся.

— Я же говорил, что нашего малыша требуется подтолкнуть в нужном направлении. Подумал, вдруг это подтолкнёт, — ничуть не смутившись, изрёк демон беззаботно. — Милым личиком его не подкупить, но характером, душой, страстью… той же одержимостью своим делом, которую питает он сам…

Услышанное стоило Еве ещё одной гаммы, резавшей слух возмутительно фальшивыми диезами.

— И с чего ты ведёшь себя как сваха?

— Может, питаю слабость к романтическим мелодрамам.

Ну да. Так она и поверила.

— А, может, хотел бы, чтобы Герберт в меня влюбился, а ты потом сможешь веселиться, наблюдая за его мучениями, пока я буду изображать невесту его брата?

— Как ты можешь мнить меня таким жестоким?!

Краем глаза Ева заметила, как искренне Мэт всплеснул руками — и эта абсолютная, чистейшая, как бриллиант, искренность помогла ей окончательно утвердиться в своей догадке.

— Ну уж нет. Можешь не надеяться. Ни в кого я влюбляться не собираюсь. И Герберт тоже, — под аккомпанемент стремительных арпеджио уверенно добавила она.

Мэт рассмеялся. Тихим, безумным и довольно-таки гаденьким смешком, звеневшим в воздухе, даже когда его обладатель уже пропал, удовлетворённый произведённым эффектом.

— Говори за себя, златовласка, — прокатился в её голове шёпот из пустоты. — И даже тут попадёшь впросак.

Сердито фыркнув, Ева перешла с арпеджио на этюды. Впрочем, те этюды, что она использовала для разыгрывания, были заучены ею до автоматизма, и думать о своём совершенно не мешали.

Возможно, к худшему.

Вот и ещё довод в пользу того, что ежевечерние встречи стоит прекратить. Меньше всего на свете ей хотелось оправдывать ожидания демоноидной кляксы. И тешить её бесплатными представлениями. Разве не этого ты хотела, Ева? Никаких больше посягательств на твою личную территорию. Никакой возможности влипнуть в ту привязанность — пусть даже дружескую, — которой ты так боишься.

Вы оба боитесь.

…ты сама уже думала, что вы похожи, зашептало что-то внутри неё: мерзеньким голоском, до того напоминавшим Мэтовский, что Ева сочла бы это иллюзией, если б не знала, что голос этот точно принадлежит ей самой. И ты, если подумать, в этом плане ничем не лучше него. Просто он боится привязываться к кому-либо, а ты — только к нему.

— Даже если мы подружимся, нам всё равно скоро придётся распрощаться, — скользя смычком по струнам, наполняя комнату жемчужными ниточками бархатистых стремительных пассажей, вяло напомнила Ева. Зачем-то — вслух. Впрочем, она разговаривала сама с собой куда чаще, чем, наверное, это делают нормальные люди: в магазине её бормотания на мотив «Кола или не кола? Вот в чём вопрос» не раз заставляли окружающих как-то подозрительно на неё коситься. — И не потому, что я стану чьей-то там невестой. Лиэр Совершенство в качестве реального жениха меня совершенно не прельщает, а дружбе это в любом случае не мешает. Я хочу домой. И вернусь, как только мне представится возможность.

…что ж, твоя правда. Да и Герберта можно понять. Зачем вообще завязывать отношения, пусть даже только дружеские, если рано или поздно их пресечёт предательство или смерть? Он-то со смертью на «ты», ему ли не знать, что все однажды умрут. И по факту вы оба боитесь одного и того же: боли.

— Но я-то не боюсь подпускать людей к себе, — возразила она. — И дружить. И любить. Не морожусь ото всех окружающих.

…одно и то же, Ева, одно и то же. Только ты измеряешь в рамках месяцев, а он — целой жизни. Ты не желаешь подпускать близко к сердцу одного человека, с которым расстанешься — через месяц или два. Он не желает подпускать близко всех людей, с которыми расстанется — через тридцать или пятьдесят лет.

— Что за бред, — снова фыркнула Ева. — Валар моргулис, всё тлен? По его логике людям вообще не стоит ни влюбляться, ни дружить.

…а по твоей?

Она вспомнила сутулую спину уходящего Герберта — в сутулости которой читалась тихая, бесконечно одинокая обречённость, — и струна взвизгнула под пальцами, сорвав очередной пассаж в невразумительное захлёбывающееся нечто.

Вынудив Еву опустить смычок.

…«полагаю, других причин коротать вечера в моём обществе у тебя нет»…

Да. Если сейчас она бросит венценосного сноба наедине со своими тараканами, если лишит его возможности обрести друга, в котором он нуждается — то будет ничем не лучше него. Бросит не потому, что он ей неприятен, ибо неприятным (будь с собой честна, Ева) она его давно уже не считала: вредным, нелюдимым, травмированным — но не неприятным. Бросит из страха или нежелания оправдывать чьи-то ожидания, до которых ей не должно быть никакого дела.

Это действительно неправильно. А Ева не любила, когда что-то было неправильно. Особенно — когда люди поступали неправильно.