Избрание Бориса Ельцина председателем парламента РСФСР в сочетании с принятием поддержанной им декларации о суверенитете преобразило его политическую дуэль с Горбачевым. Он был уже не просто председателем какой–то относительно малозначимой законодательной комиссии в Верховном Совете СССР или мнимым лидером некоей оппозиции, все еще хилой и лишенной организации, а руководителем крупнейшей в СССР союзной республики. Прежде Ельцин стремился заставить Горбачева вернуть его в советское руководство и прислушаться к его советам. Теперь же у него была своя, не зависимая от Горбачева, основа власти. Сумей Ельцин взять под контроль свой собственный разобщенный законодательный орган, сумей сойтись ради общего дела с руководителями других республик, и он вынудил бы Горбачева поделиться большей частью своей власти, и — в случае неудачи — поставить под вопрос существование самого Союза. Политическая игра между ними приобрела куда больший, чем прежде, характер перетяжки каната, хотя Горбачев, похоже, относился к ней так еще с 1987 года.
Возможность добраться до Горбачева путем разрушения Союза в 1990 году была еще не очевидной. На деле, Ельцин неоднократно — и, верю, искренне — утверждал, что Россия не должна понуждать союз к развалу. Того же мнения придерживались и большинство его сторонников. Они рассматривали победу Ельцина и российскую декларацию о суверенитете как средство подтолкнуть Горбачева к дальнейшей децентрализации процесса принятия хозяйственных решений и к экономической реформе в сотрудничестве с Ельциным.
Реформаторы, бывшие членами Межрегиональной группы на Съезде народных депутатов СССР и Демократической России на вновь избранном Съезде РСФСР, полагали, что прежде всего им необходимо способствовать сотрудничеству между Горбачевым и Ельциным. Их обеспокоенность возросла, когда Горбачев, похоже, обратился против реформаторов в партии, когда он подверг нападкам ad homenem критиков своего предложения о президентстве и одобрил циркуляр Центрального Комитета, призвавший их выйти из партии. Кое с кем из реформаторов я виделся почти ежедневно, и едва л и не в каждом разговоре не обходилось без ссылок на необходимость политического воссоединения Горбачева с Ельциным.
На деле, в обычных разговорах в Москве политика стала занимать такое же главенствующее положение, какое издавна занимала в Вашингтоне. Это особенно сильно поразило меня, когда в апреле я оказался за праздничным ужином на свадьбе Виктора и Оксаны Ярошенко. Член Межрегиональной группы депутатов, Виктор был избран на Съезд народных депутатов СССР от Московского округа, в котором находилось наше посольство, и мы шутливо называли его «нашим конгрессменом». Ельцин на свадьбе был шафером и сделался душой общества, перетанцевав со всеми дамами и беспрерывно предлагая поднять бокалы за новобрачных.
Впрочем, в промежутках между тостами разговоры неизменно переходили на серьезные темы. Гости со стороны Оксаны были сотрудниками музеев Кремля, где она работала, у Виктора же приятелями были политики. Несмотря на то, что «Демократическая Россия», к которой все они себя причисляли, вышла из мартовских выборов политической силой, уступавшей только Коммунистической партии, на душе у многих было смутно. Страна, похоже, разваливалась на куски, и соперничество между Горбачевым и Ельциным, если его не остановить, могло вылиться в хаос или гражданскую войну. Почти каждый гость говорил мне о необходимости отыскать способ, как склонить эту пару к сотрудничеству.
Генрих Игитян, депутат СССР, директор музея современного искусства в Ереване, бывший на свадебном пиру тамадой, высказывался еще определенней. «Мы должны спасти Горбачева и спасти Литву — кричал он мне в ухо сквозь гром музыки. — Те, кто заставит Литву остаться в Советском Союзе, вышвырнут Горбачева при первой возможности. Только союз с Ельциным может спасти его — и Литву». Трагедия, по мнению Игитяна и других присутствовавших на свадьбе политиков, состояла в том, что Горбачев этого еще не понимал.
Российская Коммунистическая партия
С усилением сепаратистских тенденций в нерусских республиках, среди членов Коммунистической партии в РСФСР ширились требования создать отдельную российскую партию. С двадцатых годов отдельной партийной организации в РСФСР не существовало. Словно бы намеренно затушевывая различие между двумя значениями понятия «Россия», партийное руководство упорно отказывалось создавать в РСФСР партийную организацию, подобную имевшимся в остальных союзных республиках.