Смерть империи. Взгляд американского посла на распад Советского Союза

Пока Ельцин находился во Франции, я поехал в Вашингтон, где надеялся получить более ясные инструкции относительно наших контактов с Ельциным. Я поддерживал с ним тесный контакте момента его избрания в Верховный Совет СССР в 1989 году, но делал это без санкции начальства. В Вашингтоне никогда не запрещали мне с ним видеться, и мои коллеги в Государственном департаменте явно понимали ценность моих с ним контактов, но сотрудники Белого Дома скептически относились к его политическому будущему а президент не хотел обижать Горбачева. Мне казалось, что только боязнь утечки в прессу и скандала дома удерживала их от того, чтобы приказать мне держать Ельцина на расстоянии.

Тем не менее политический вес Ельцина рос и его политика совпадала с целями США: он стремился значительно урезать советский военный бюджет, прекратить помощь безответственным режимам вроде режима Саддама Хуссейна в Ираке и предоставить свободу странам Балтии, как и другим республикам, согласно их воле. Во внутренней политике он поддерживал проведение настоящих экономических реформ, включая предоставление полных прав частной собственности и приватизацию государственных предприятий. Можно было сомневаться в его способности к управлению или стремлении следовать демократическим принципам, если они не служат его политическим интересам, но правительству Соединенных Штатов было важно поддерживать с ним контакт: без этого невозможно было разобраться в переменах, сотрясавших Советский Союз. Более того, важно было — по мере того как Ельцин набирал власть и силу — установить с ним систему общения на тот случай, если он придет к власти демократическим путем.

Вопрос был не в выборе между Ельциным и Горбачевым и не в стремлении ослабить Советский Союз, хотя некоторые апологеты Белого Дома старались именно так представить дело. Конечно, нам не следовало относиться к Ельцину как к президенту СССР или пытаться подорвать позиции Горбачева. Но поддерживая взаимоотношения с Ельциным, как с главой оппозиции в демократическом государстве, мы не нарушали никаких дипломатических норм.

Собственно, конституция Советского Союза предоставляла союзным республикам право поддерживать дипломатические отношения с другими странами, и в каждой было свое министерство иностранных дел. Таким образом получалось, что теоретически главы союзных республик имели больше прав вести дела с иностранными правительствами, чем губернаторы американских штатов, а наши губернаторы беспрепятственно путешествуют по миру и встречаются с главами иностранных держав, решая вопросы торговли и инвестиций, то есть те проблемы, которые больше всего интересовали Ельцина.

Поэтому я не мог понять, почему сотрудникам Белого Дома казалось, что мы должны сделать выбор между Ельциным и Горбачевым. Я считал, что мы должны иметь дело с обоими, с каждым в его области, и опровергать утверждения, что мы оказываем предпочтение кому–либо из них. В середине апреля я пришел к выводу, что Горбачев, очевидно, предпримет скоро еще одну попытку установить сотрудничество с Ельциным. А если так, то наши добрые отношения с обоими будут этому способствовать. Вот что я написал 5 апреля в своем дневнике:

«События последних пяти–восьми дней, похоже, говорят о том, что положение меняется в пользу реформаторов. Поскольку Ельцина нельзя сместить и он продолжает укреплять свои позиции, Горбачев, несмотря наличную неприязнь, пожалуй, вынужден будет снова иметь с ним дело. Забастовка шахтеров может оказаться своеобразным пробным камнем. Такое впечатление, что теперь только Ельцин способен ее прекратить. На съезде народных депутатов он ясно дал понять, что ничего не предпримет, чтобы ее остановить, если не получит требуемых им дополнительных полномочий».

Что же до Горбачева, он, безусловно, не пропустил того, что некоторые «правые» — по примеру Ельцина — призывали к его отставке. При таких друзьях он, пожалуй, тоже посмотрит, на каких условиях можно договориться с Борисом Николаевичем.