Смерть империи

В концу лета Вашингтон, похоже, стал выходить из летаргии, в какую сам себя вогнал. Разрабатывались планы встречи на высшем уровне в конце года, и Соединенные Штаты выступили с крупным новым предложением по значительному сокращению обычных вооружений в Европе, что доказывало: руководство со стороны президента способно привести к впечатляющим результатам.[49] По большинству же вопросов, однако, это руководство не было столь явным. Переговоры по стратегическим вооружениям зашли в тупик, потому что администрация Буша все еще не решила, чего хочет от соглашения — несмотря на то, что данный вопрос изучался на протяжении всех восьми лет президентства Рейгана и люди, назначенные Бушем, были о нем хорошо осведомлены. Ни один из высокопоставленных творцов политики не задумывался всерьез об активизации экономических отношений. Для того, чтобы сдвинуть с мертвой точки переговоры по сокращению стратегических наступательных вооружений (СНВ), потребовался визит Шеварднадзе в Соединенные Штаты в сентябре, а для включения экономики в повестку дня — декабрьский саммит на Мальте.

Вместе с тем, пока в Вашингтоне разбирались с собственной политикой, события в Советском Союзе развивались быстро.

IX Голос, с которым нельзя не считаться

Съезд [народных депутатов] и все, что ему предшествовало.., это убедительная победа перестройки, в сущности, новая страница в судьбе нашего государства.

Михаил Горбачев — Первому Съезду народных депутатов СССР, май 1989 г.[50]

Партия проиграла выборы.

Николай Рыжков — Политбюро» 1989 г.[51]

25 мая 1989 года обещало стать историческим днем в Москве. В Кремлевском Дворце съездов начинал работу Съезд народных депутатов, первый с 1918 года представительный орган власти в России, который — по крайней мере частично — избирался честным и тайным голосованием.

Иностранные послы получили приглашения быть свидетелями этого события, Обычно мой ежедневный распорядок был настолько плотно составлен, что я радовался, если удавалось проводить все встречи вовремя (о том, чтобы явиться куда–то пораньше, и говорить не приходилось), но в этот раз я попросил секретаря освободить мне весь день начиная с девяти часов утра. Я собирался приехать в Кремль пораньше, не только чтобы заполучить удобное место на дипломатической галерее, но и успеть встретиться, поговорить несколько минут с прибывающими депутатами, а также насладиться общей картиной.

Мой умеренно бронированный «кадиллак» с развивающимся звездно- полосатым флагом над правым крылом проследовал через Боровицкие ворота, миновал витиевато украшенный Большой Кремлевский Дворец и величественный ансамбль церквей XV века, окруживших Дворцовую площадь, свернул налево мимо зданий, где размещались кабинеты Горбачева и премьер–министра Рыжкова, и остановился перед выложенными из мрамора и стекла стенами Дворца съездов, откровенного порождения XX века.

В тот день, однако, в нем собирался не съезд Коммунистической партии, а, по сути, конституционное собрание, орган, призванный создать совершенно новую систему правления в Советском Союзе.

Я полагал, что дипломатов усадят вверху на балконе, куда их обычно помещали во время праздничных торжеств, но приятно удивился, когда был препровожден к ряду кресел на возвышении слева в зале, откуда прекрасно видны и сцена, где произносились официальные речи, и депутаты, сидевшие в той части зала, которая в американском театре звалась бы «партером». Ожидая назначенного на десять часов открытия, я размышлял о событии, произошедшем за одиннадцать лет до моего рождения, том самом, которое я считал поворотным пунктом в российской истории. Я имею в виду насильственный разгон Учредительного Собрания в январе 1918 года. Первому в истории России органу, избранному на основе всеобщего избирательного права, Учредительному Собранию предстояло составить новую конституцию послецарского периода. Большевики, захватившие власть перед самыми выборами в ноябре 1917 года, получили менее четверти голосов. После дня размышлений, за время которого стало ясно, что большинство не собирается покорно признавать большевистскую власть, на разгон Учредительного Собрания были брошены войска. Двух депутатов забили до смерти.

Презрев выборы, которые не удалось выиграть, Ленин покончил со всякой видимостью демократических процедур. Он ясно дал понять, что будет настаивать на власти, независимо от того, получит он народную поддержку или нет. Законность большевистской власти приходилось доказывать на основе марксисткой теории, а не на суверенитете народа, а это неизбежно вело к созданию полицейского государства, управляемого силой.