Смерть империи

Реакция на мое предложение расширить экономические отношения как в Белом Доме, так и в государственном департаменте, оказалась менее обещающей. Бейкер, похоже, подозревал, что Горбачев в основном намерен проторить себе дорогу в международные организации, вроде Генерального соглашения по тарифам и торговле (ГАТТ), и играть в них роль «третьего лишнего», Беспокоило и то, что любой разговор о расширении торговли оживлял оппозицию справа и давал основания обвинить администрацию Буша в слабости перед лицом коммунизма. Кое–кто в Белом Доме опасался, что такой разговор ослабит поддержку в Конгрессе оборонного бюджета администрации.

Специалисты советского отдела в госдепартаменте понимали, что отныне мы способны влиять на ход событий в Советском Союзе и что, отказываясь использовать нашу экономическую мощь, мы упускаем возможность защитить интересы США, но их доводы попросту не были услышаны людьми, делающими политику. У каждого творца политики, похоже, имелась любимая отговорка по поводу привычного со времен холодной войны пристрастия к ограничениям в торговле, капиталовложениях и продаже техники. Никто, похоже, не пытался рискнуть хотя бы изучить, каким образом мы могли бы помочь преобразовать советское народное хозяйство из системы, управляемой государством и ориентированной на военное производство, в систему, действующую на принципах рынка и сосредоточенную на производстве для потребителей.

Между тем в Москве Горбачева все больше и больше беспокоило, с его точки зрения, бездействие США в вопросах, представлявших обоюдный интерес, и нечувствительность к проблемам, с какими он сталкивался дома. В декабре в ООН он объявил о крупных односторонних шагах по сокращению оружия и утверждению оборонительной позиции, однако, вместо того чтобы пройти свою половину пути навстречу, новая администрация США, казалось, прикарманивала любую уступку с его стороны да только и делала что ужесточала свои требования. Шедшие из Вашингтона сигналы были путанными: с одной стороны, Буш и Бейкер обычно говорили о своем желании улучшать отношения с Советским Союзом, и оба утверждали, что желают успеха перестройке, с другой стороны, Скоукрофт, его заместитель Роб Гэйтс, и министр обороны Ричард Чини подчеркивали, что Соединенным Штатам необходимо держаться настороже, и время от времени публично заявляли, что Горбачев, возможно, долго не протянет.

Подобные заявления неизменно подмечались советской прессой и служили пищей для тех твердолобых, кто противился Горбачевским попыткам осадить советскую военщину. Беспокойство Горбачева возросло, когда Буш объявил о поездке в Венгрию и Польшу и стал говорить о необходимости вывода советских войск из Восточной Европы. Дело это и в самом деле было достойным и необходимым, но превращение его в предмет всеобщих обсуждений, когда Горбачев у себя дома подвергался давлению со стороны великого множества сил, скорее всего приносило больше вреда, чем пользы. В конце концов, в начале июля Горбачев, воспользовавшись удобным случаем, передал мне послание для президента Буша.

В 1989 году Четвертое июля пришлось на вторник, и, поскольку в день нашего национального праздника мы планировали большой прием для советских гостей и членов дипломатического корпуса, то предшествующее воскресенье, 2 июля, отвели под традиционный пикник по случаю Четвертого июля для сотрудников посольства и всех американцев в Москве. В дополнение, в то воскресенье у нас в запасе было редкостное удовольствие: Ван Клиберн после почти двадцатилетнего перерыва давал свой первый концерт на публике в Москве, После победы в Конкурсе имени Чайковского в 1958 году Клиберн сделался легендой в Советском Союзе. Известие о том, что он вновь приедет в Москву и выступит на публике после стольких лет молчания, вызвало громадный интерес и оживление среди советской общественности и в американской колонии.

Чета Горбачевых, вообще–то редко куда выезжавшая по вечерам, за исключением мероприятий, обязательных для главы государства или руководителя партии, прибыла на концерт. Публика расценила их присутствие и как знак уважения великому американскому пианисту, и как жест в поддержку более тесных советско–американских культурных связей. Во время перерыва один из помощников Горбачева передал нам с Ребеккой приглашение четы Горбачевых обменяться впечатлениями после концерта.

Соответственно, пока в зале еще гремели несмолкавшие рукоплескания, нас проводили в укромную приемную, примыкавшую к президентской ложе, где Горбачев принимал Вана, его мать и ряд сопровождавших его лиц. Подали шампанское, икру и прочие закуски, и мы поднимали тосты за потепление отношений между нашими странами. Ван поинтересовался, можно ли приобрести квартиру в Москве, и Горбачев пообещал замолвить за него словечко перед Моссоветом.