Смерть консулу! Люцифер

— Мироеды не мы, а господа! — ответил Рупрехт вне себя от ярости. — Они заедают и губят людей, строят разные козни и заваривают кашу, а нам приходится расхлёбывать её. Ему досадно, что я не слеп и всё вижу. Всякий раз, когда соберутся знатные господа, для веселья устраивается или охота или война — и всегда за крестьянский счёт. Вот барон приказал послать Флориана как будто на рубку леса, а на деле Кристель и Флориана посылают в другие места. Тут дело не совсем чисто.

Ссора, несмотря на близость церкви, грозила закончиться дракой, потому что между крестьянами Ауракирхена и слугами барона Пухгейма существовала давнишняя непримиримая вражда; но этому помешало восклицание одной старухи:

— Пресвятая Богородица, вот и она идёт, несчастная!

Чёрная Кристель робко подошла к ограде кладбища, расположенного на откосе горы. Она ни на кого не глядела и ни с кем не здоровалась, но чувствовала, как все взгляды тотчас же устремились на неё. Между тем в её наружности не было ничего особенного. Это была худенькая, смуглая девочка с босыми ногами, в коричневой шерстяной юбке со множеством заплат, которая едва покрывала ей колени. На плечах её был накинут небольшой шёлковый платок, в который она нарядилась по случаю предстоящего торжества. Чёрные вьющиеся волосы были распущены; большие карие глаза имели мечтательное и грустное выражение. Вся фигура её отличалась стройностью, но движения были порывисты, и она, видимо, спешила проскользнуть скорее через толпу. Но сегодня по крайней мере её не преследуют мальчишки и она не слышит бранных слов. Как она боялась идти сюда, но что-то гнало её из дому к этим людям, которые так недоброжелательно относились к ней и от которых она никогда не видела ни одной ласки.

Но теперь она должна пройти мимо богатого крестьянина Рупрехта, который особенно ненавидит её. Сердце бедной девочки замирает от страха, но она надеется, что он не заметит её.

— Прочь с дороги, чёртово отродье! — закричал на неё Рупрехт и поднял кулак, чтобы ударить её.

Но управляющий Пухгейм выхватил девочку из-под его рук.

— Встань тут, Кристель, у ограды, — сказал он, загораживая её собой и размахивая своей тростниковой палкой с набалдашником из слоновой кости.

На счастье девочки, в этот момент с противоположного берега раздался колокол капуцинского монастыря; ему вторил колокол кармелиток, а вслед за тем дружно ударили оба колокола приходской церкви.

Всё стихло на кладбище. У всех сжалось сердце от какого-то боязливого ожидания; смолкли суетные помыслы перед грозным голосом, предвестником смерти.

Но это настроение продолжалось всего один момент, и толпа опять вернулась к обыденным интересам.

На дороге, ведущей к кладбищу, показался быстро несущийся экипаж, запряжённый четырьмя лошадьми.

— Это карета Вольфсеггов, — послышалось в толпе.

— На запятках два лакея.

— Должно быть, дамы.

— Маркиза с дочерью.

— Говорят, дочь необыкновенно хороша собою и учёнее всех наших священников и лекарей.

— Так и должно быть; она из Вены...

— Карета остановилась у церкви; вот они выходят.

— Их ведь не увидишь без особенного случая. Говорят, они обе такие гордые, что не приведи Бог.

— Ну, с тобой они, конечно, разговаривать не станут. Ты и сам не знал бы, что отвечать им.

— Смотрите, у них венки в руках; они чуть не плачут.

— Прелюбопытная история случилась с этим покойником. Верно, он был какой-нибудь важный господин.

— Что за важный господин, просто лакей.

— Неужели!

Кругом раздался хохот.

— А ты и поверил этому. Они рассказывают это, чтобы надуть нас, потому что никто не должен знать имя покойника.

— Это знает один только император в Вене.

— Да разве покойник был наследный принц?

— Тише, они идут.