Смерть королей

— Тогда вели ему держать рот на замке, иначе его похоронят с открытым ртом.

Мы находились в Сирренкастре, лежащем далеко от Глевекестра, где был дом Этельреда. Он ненавидел Этельфлед, и я беспокоился, что он пошлет людей, чтобы захватить ее или попросту убить или запереть в монастыре.

У нее больше не было защиты отца, и я сомневался, что Эдвард мог напугать Этельреда почти также сильно, как и Альфред, но Этельфлед отмела мои страхи.

— Возможно, его не волнует Эдвард, — сказала она, — но он в ужасе от тебя.

— Провозгласит ли он себя королем Мерсии? — спросил я.

Она смотрела, как каменщик отбивает кусок от римской статуи орла. Бедняга пытался сделать ее похожей на гуся, но добился только того, что она стала походить на злобную курицу.

— Нет, — произнесла она.

— Почему?

— Слишком много влиятельных людей на юге Мерсии нуждаются в защите Уэссекса, — отметила она, — и Этельред действительно не заинтересован в захвате власти.

— Правда?

— Не сейчас. Раньше — да. Но несколько месяцев назад он заболел и боится умереть. Он хочет заполнить то время, которое ему осталось, женщинами, — она едко взглянула на меня. — В чем-то он похож на тебя.

— Чепуха, женщина, — сказал я, — Сигунн — моя домоправительница.

— Домоправительница, — презрительно фыркнула Этельфлед.

— И она до смерти тебя боится.

Это ей понравилось, и она рассмеялась, потом вздохнула, потому что неразумный удар молотка каменщика снес печальной курице клюв.

— Всё, чего я просила, — промолвила она, — это статуя Вербурги и гуся.

— Ты слишком многого хочешь, — поддразнил я ее.

— Я хочу того, чего желал мой отец, — ответила она тихо, — Англию.

В те дни я всегда удивлялся, когда слышал это слово. Я знал Мерсию и Уэссекс, бывал в Восточной Англии и считал Нортумбрию своей родиной, но Англия?

Тогда это была мечта, мечта Альфреда, а теперь, с его смертью, эта мечта стала неясной и далекой как никогда.

Казалось весьма вероятным, что даже если четыре королевства объединятся, они будут названы скорее Данландией, чем Англией, хотя мы с Этельфлед и разделяли мечту Альфреда.

— Мы англичане? — спросил я ее.

— А кто же еще?

— Я — нортумберлендец.

— Ты англичанин, — твердо произнесла она, — с датской грелкой в постели, — она сильно ткнула меня по ребрам. — Скажи Сигунн, что я желаю ей хорошо провести Рождество.

Я отмечал Йолль, устраивая праздник в Фаграндорде. Мы сделали большое деревянное колесо, больше десяти шагов шириной, завернули его в солому и водрузили в горизонтальном положении на дубовую колонну, смазав ее конец льняным маслом, чтобы колесо могло вращаться.

Потом, после наступления темноты, мы его подожгли. Мужчины поднимали вилы или копья, чтобы повернуть колесо, которое вращалось, изрыгая искры.

Двое моих младших детей были со мной, Стиорра держала меня за руку и широко открытыми глазами смотрела на огромное горящее колесо.

— Зачем вы его подожгли? — спросила она.

— Это знак богам, — ответил я, — это показывает им, что мы их помним и просим принести новую жизнь в новом году.

— Это знак Иисусу? — спросила она, не вполне поняв объяснение.

— Да, — ответил я, — и другим богам.

Послышались одобрительные возгласы, когда колесо рухнуло, а потом мужчины и женщины состязались в прыжках через огонь. Я держал своих детей на руках и прыгал вместе с ними, паря в дыму и искрах.

Я наблюдал, как искры улетали в холодную ночь, и мне было интересно, сколько еще колес зажгут на севере, где датчане мечтали об Уэссексе.

Но хотя они и мечтали, они ничего не предпринимали ради этой мечты. Это само по себе было удивительным. Как мне казалось, смерть Альфреда послужит сигналом к атаке, но у датчан не было ни одного предводителя, который мог бы их объединить.

Сигурд был еще болен, Кнут, по слухам, был занят тем, чтобы подчинить себе скоттов, а Эорик не знал, кому присягнуть на верность — христианскому югу или датскому северу, так что не делал ничего.

Хэстен все еще прятался в Честере, но он был слаб. Этельволд оставался в Эофервике, но он был слишком беспомощен, чтобы атаковать Уэссекс, пока этого не позволит Кнут, так что нас оставили в покое, хотя я был уверен, что долго это не продлится.

У меня было искушение, такое сильное искушение, отправиться на север и снова посоветоваться с Эльфадель, хотя я и знал, что это глупо, и знал, что хотел увидеться не с Эльфадель, а с Эрцией, этой странной и молчаливой красавицей.

Я не поехал, но узнал новости, когда в Фагранфорду приехал Оффа, и я усадил его в своем новом доме и разжег большой огонь в очаге, чтобы согреть его старые кости.

Оффа был мерсийцем, который когда-то был священником, но его вера ослабела. Он покинул свой приход и бродил по Британии с парой дрессированных терьеров, развлекавших народ на ярмарках, ходя на задних лапах и танцуя.

Те несколько монет, которые Оффа собирал с помощью этих собак, не смогли бы оплатить его прекрасный дом в Ликкелфилде, но его настоящий талант, то мастерство, которое принесло ему богатство, заключалось в способности узнавать, на что люди надеются, о чем мечтают и каковы их намерения.