Смерть королей

Мы с Луддой говорили с девушками, а отец Кутберт просто смотрел на них во все глаза. Он был очарован темнокожей девушкой, чье имя было Мехраса.

Она выглядела старшей из шестерых, ей было лет шестнадцать-семнадцать, а остальным на три-четыре года меньше.

Как только они поняли, что в безопасности или, по крайней мере, им не угрожает опасность в ближайшее время, они начали улыбаться.

Две были саксонками, которых захватили на побережье Кента франкские налетчики, а две были из Франкии.

И еще была таинственная Мехраса и больная девушка из Фризии.

— Девушки из Кента могут отправиться домой, — сказал я, но остальных отведите в Фагранфорду.

Я разговаривал с Луддой и отцом Кутбертом.

— Выберете двоих и обучите всему, что они должны уметь. Оставшиеся двое могут работать на сыроварне или на кухне.

— С удовольствием, господин, — сказал отец Кутберт.

Я посмотрел на него.

— Если ты будешь обращаться с ними неподобающе, — заявил я, — я тебя накажу.

— Да, господин, — скромно ответил он.

— А теперь иди.

Я послал Райпера с дюжиной воинов защищать девушек в поездке, но мы с Финаном остались в Лундене.

Я всегда любил этот город, это было самое лучшее место для того, чтобы узнать, что происходит по всей Британии.

Я поговорил с торговцами и путешественниками и даже прослушал одну из бесконечных проповедей Эркенвальда, не потому, что нуждался в его совете, а чтобы услышать, о чем церковь рассказывает людям.

Епископ был умелым проповедником, в его послании содержалось именно то, чего хотел архиепископ Плегмунд. Это был призыв к миру, чтобы дать церкви время обратить язычников.

— Мы были подавлены войной, — Сказал Эркевальд, — мы тонули в слезах вдов и матерей. Каждый человек, убивающий другого, разбивает сердце матери.

Он знал, что я был в церкви, и уставился в темноту, туда, где стоял я, затем указал на новую роспись на стене, которая изображала Марию, мать Христа, рыдающую у подножия креста.

— Какую вину пришлось нести этим римлянам, какую вину мы несем, когда убиваем! Мы дети Господа, а не овцы на заклание.

Было время, когда Эркенвальд проповедовал резню, побуждая нас уничтожить датстких язычников, но приход 900 года каким-то образом убедил церковь предписать нам мир, и казалось, что их молитвы были услышаны.

В приграничных землях иногда угоняли скот, но ни одна армия датчан не пришла, чтобы завоевать нас.

Позже этим летом мы с Финаном поднялись на борт кораблей Веостана и спустились вниз по реке к ее широкому устью, где я провел так много времени.

Мы подошли близко к Бамфлеоту, и я увидел, что датчане не попытались восстановить форт, а в Хотледж Крик не было кораблей, хотя мы заметили почерневшие остовы тех кораблей, которые мы там сожгли.

Мы прошли дальше на восток, где Темез расширялся до великого моря, и направили лодку по мелководью в Скеобириг, еще одно место, где отряды датчан любили устраивать засады на торговые суда, идущие в Лунден и из него, но бухта была пуста.

То же самое было и на южном берегу устья реки. Никого, только птицы и мокрая грязь.

Мы прошли на веслах вверх по излучине реки Медуэй до бурга Хрофесеастр, где я увидел, что деревянный частокол на огромном земляном валу сгнил, как и лунденский, но большая куча свежих дубовых бревен давала понять, что кто-то собирается починить укрепления.

Мы с Финаном спустились на берег у верфи рядом с римским мостом и прошли в дом епископа около большой церкви.

Управляющий поклонился, а когда услышал мое имя, не посмел попросить у меня меч. Он провел нас в уютную комнату и велел слугам принести еды.

Епископ Свитвульф со своей женой прибыли час спустя. Епископ выглядел обеспокоенным, он был седым, с вытянутым лицом и дрожащими руками, а его жена была миниатюрной и нервной.

Она, должно быть, поклонилась мне раз десять перед тем как сесть.

— Что привело тебя сюда, господин? — спросил Свитвульф.

— Любопытство.

— Любопытство?

— Мне интересно, почему датчане ведут себя так тихо, — сказал я.

— Это божья воля, — робко произнесла жена епископа.

— Потому что они что-то планируют, — сказал Свитвульф. — Никогда не доверяй датчанину, когда он молчит, — он взглянул на жену. — Разве на кухне не нужны твои советы?

— На кухне? О! — она встала, на мгновение поколебалась и удалилась.

— Почему датчане ведут себя тихо? — спросил меня Свитвульф.

— Сигурд болен, — предположил я, — у Кнута дела у северных границ.

— А Этельволд?

— Напивается в Эофервике, — сказал я.

— Альфреду нужно было его удавить, — прорычал Свитвульф.

Я потеплел к епископу.

— Ты не проповедуешь мир, как остальные? — спросил я.

— О, я проповедую то, что мне велят, — ответил он, — но также углубляю ров и отстраиваю стену.

— А олдермен Сигельф? — поинтересовался я. Сигельф был олдерменом Кента, одним из главных военноначальников этой области и видным лордом.

Епископ бросил на меня подозрительный взгляд.

— А что с ним?

— Я слышал, что он хочет стать королем Кента.

Свитвульфа это заявление застало врасплох. Он нахмурился.

— Его сын думал об этом, — сказал он осторожно, — но не думаю, что Сигельф считает так же.