Но они оставались между деревьями, по мере того, как туман исчезал, а дождь усиливался. Временами датчане для устрашения колотили мечами о щиты, и я слышал приглушенные крики, хотя они были слишком далеко, чтобы различить слова.
— Почему же они не атакуют? — грустно спросил Финан.
Я не мог ответить, потому что понятия не имел, что затеяли датчане. Мы были в их власти, а они стояли, вместо того, чтобы атаковать. И в предыдущий день они продвинулись ненамного, но теперь стояли неподвижно. И это было их великое нашествие?
Помню, я глядел на них, удивляясь, и два лебедя пролетели над головой, крылья били сквозь дождь. Знак, но что он означал?
— Если они вырежут нас до последнего человека, — спросил я Финана, — скольких потеряют сами?
— Сотни две? — предположил он.
— Потому они и не нападают, — предположил я, и Финан озадаченно на меня посмотрел. — Они прячут воинов в лесу, не в надежде, что мы атакуем, а чтобы мы не знали, сколько их, — я сделал паузу, чувствуя как идея обретает формы, — или, точнее, насколько их мало.
— Мало?
— Это не основная армия, — сказал я, внезапно обретя уверенность. — Это отвлекающий удар. Там нет ни Сигурда, ни Кнута, — предположил я, но это было единственным объяснением, которое я смог найти.
Кто бы ни командовал этими датчанами, у него было меньше тысячи воинов и он не желал терять две-три сотни в битве, которая не являлась частью основного вторжения. Его задачей было держать нас здесь и завлечь другие отряды саксов в долину Сэферна, в то время как настоящее вторжение шло… Откуда? С моря?
— Думал, Оффа сообщил тебе… — начал Финан.
— Этот ублюдок плакал, — в ярости откликнулся я, — плакал, чтобы убедить меня, что он говорит правду. Он сказал мне, что платит добром за мою доброту, но я никогда не был к нему добр.
— Я платил ему, как и остальные. И датчане, должно быть, заплатили ему больше, чтобы он наврал мне с три короба, — я опять не знал, было ли это правдой, но почему же эти датчане не шли, чтобы вырезать нас?
Потом появилось какое-то движение в центре их строя, щиты раздвинулись, пропуская трех всадников. Один нес зеленую ветку, знак переговоров, другой был в высоком шлеме с серебряным гребнем, из которого торчал плюмаж из вороньих перьев.
Я позвал Меревала, и мы втроем с Финаном пошли мимо нашей хилой баррикады через мокрый луг к приближающимся датчанам.
Человеком в шлеме с плюмажем из вороньих перьев оказался Хэстеном. Шлем являл собой великолепный образчик мастерства, украшенный змеем Мидгардом, обвившемся вокруг верхушки, хвост защищал шею, в то время как рот образовывал гребень, держащий вороньи перья.
На нащечниках были вырезаны драконы, между которыми мне ухмылялся Хэстен.
— Лорд Утред, — произнес он счастливо.
— Ты носишь чепчик своей жены? — приветствовал я его.
— Это подарок ярла Кнута, который будет тут к ночи.
— А я то удивлялся, чего же ты ждешь. Теперь знаю, тебе нужна помощь.
Хэстен улыбнулся, как будто забавляясь моими оскорблениями. Человек с зеленой веткой был в нескольких шагах позади него, в то время как рядом стоял воин в еще одном богато украшенном шлеме — на этот раз с сомкнутыми нащечниками, так что лицо я видеть не мог.
Его кольчуга была дорогой, седло и пояс украшены серебром, а руки густо увешаны драгоценными браслетами. Лошадь незнакомца занервничала, и он сильно ударил ее по шее, заставив только шагнуть в сторону на мягком грунте. Хэстен наклонился и погладил разволновавшегося жеребца.
— Ярл Кнут принесет Ледяное Зло, — сообщил он мне.
— Ледяное Зло?
— Это его меч, — пояснил Хэстен, — вы с ним будете драться среди ветвей орешника. Это мой ему подарок.
Кнут Ранульфсон слыл величайшим мечником среди всех датчан, просто волшебник с мечом, человек, который улыбался, убивая, и гордился своей репутацией. Признаюсь, при словах Хэстена я почувствовал дрожь страха.
Поединок в пространстве, окруженном ветвями орешника, ритуальный поединок, и итог мог быть только один — смерть. Он будет демонстрацией мастерства Кнута.
— Будет приятно его убить, — сказал я.
— А разве твои ангелы не говорили, что это ты умрешь? — удивленно спросил Хэстен.
— Мои ангелы?
— Хорошая идея, Сигурд-младший привез их нам. Двух таких хорошеньких девчушек. Мы ими насладились, как и большинство наших воинов.
Так значит, всадник рядом с Хэстеном был сыном Сигурда — щенок, который хотел драться со мной в Честере, и нападение на Туркандин — его рук дело, его обряд посвящения, хотя, не сомневаюсь, отец послал воинов постарше и помудрее удостовериться, чтобы сын не наделал фатальных ошибок.
Я вспомнил мух на теле Лудды, грубо нарисованного ворона на римской штукатурке.
— Когда ты умрешь, щенок, — сказал я ему, — я прослежу, чтобы у тебя не было меча в руке. Я пошлю тебя гнить в Хель. Посмотрим, как тебе это понравится, кучка мышиного дерьма.
Сигурд Сигурдсон вытащил меч, и вытащил очень медленно, как бы показывая, что не собирается нападать прямо сейчас.
— Он зовется Огнедышащий Дракон, — сказал он, держа лезвие вертикально.
— Меч как раз для щенка, — насмешливо сказал я.