У них с Ленро было много общего. В Аббертоне они оба любили занятия по актёрскому мастерству и навыкам публичного выступления – руководство Академии считало, что будущим политикам неизбежно придётся врать, так пусть хотя бы делают это профессионально. Учить их приезжали театральные педагоги – они разыгрывали целые спектакли, вот только играли сцены не Шекспира, а Уотергейта. Моллианда, судя по рассказам Ленро, всегда была хороша, но вот политика внушала ей отвращение. Она считала, что пробыть даже день в шкуре принимающего решения чиновника – навсегда запятнать себя.
В этом, впрочем, они с Ленро были единодушны. Но если Ленро пытался это изменить, как мог, как видел сам, то Молли решила, что мир недостоин её усилий. Неудивительно, что эти двое сошлись. В «Воспоминаниях» Ленро упоминает её дважды: пишет, что они встречались накануне выпуска из Академии и
Я встречалась с Моллиандой дважды. Второй и последний – на опознании тела Ленро Авельца. Об этом я ещё расскажу. Первый – на его тридцать шестом дне рождения. Не уверена, что он её приглашал – она позвонила ему с утра, он случайно (?) взял трубку, и она напросилась на встречу. Ленро не любил праздники и праздновать свой день рождения вовсе не собирался, тем более что с его графиком ни о каких продолжительных торжествах и речи быть не могло. Дело было в Нью-Йорке, мы ночью встретились в одном из модных ресторанов, куда войти можно только через подземную парковку и где на каждом шагу толпится охрана. Я ждала Ленро около двух часов – дела задерживали, естественно. Моллианда явилась прежде – в простом чёрном платье, очень красивая, с длинными и старомодно естественными светлыми волосами. В подарок Ленро она принесла старинную книгу, кажется XVIII века, что-то вроде рукописи Гольбаха. Мы поболтали – я рассказала, как мне нравятся фильмы с её участием (не все), а она в ответ учтиво сдержалась от язвительных замечаний в адрес моего отца.
Мы выпили, а после появился Ленро и развлёк нас свежей сплетней из кулуаров Организации. Не помню, что именно он говорил, но легко представить – ругал Мирхоффа, ругал Керро Торре, впроброс что-то о моём отце, а потом наигранно осёкся, якобы вспомнив, что «госпожа Бо» ненавидит политику, и ему «не совсем понятно», что она делает в его обществе.
Молли заметила, что некоторые души просто не заслуживают спасения, и Ленро – это я помню – в ответ сказал: «Не здоровые нуждаются во враче, а больные» (Марк, 2:17). Они близко общались с Ленро, но всегда соблюдали дистанцию. Словно подчёркивали, насколько образ жизни друг друга им далёк и неприятен. Ленро считал, что она впустую растратила свой талант. Моллианда – что он прислуживает убийцам, ворам и преступникам. Когда я оставила их наедине, чтобы сделать звонок, они принялись обсуждать Евангелину Карр и Энсона Карта. Я стояла за стеклянной перегородкой и прочитала эти имена у них на губах.
Сравните, что Ленро написал о Еве и Энсоне в своих мемуарах – и самое начало книги Моллианды, её предисловие к сборнику: