«Кровь/Джем». Странное название. Пошлое. Не думаю, что Ленро его одобрил. С другой стороны, в нём есть какая-то тайна. Как и во всех её пьесах, это ощущение недосказанности. Упущенной развязки, ключевого сюжетного поворота, оставшегося за кадром.
Не знаю, когда именно начались их отношения. Предполагаю, ещё со времён Аббертона между ними тлела искра, и её то гасили, то раздували отношения с друзьями-сокурсниками – Евой и Энсоном. После суицида Евы Ленро оказался страшно подавлен; с Энсоном они давно разругались, и тот пребывал в глубочайшей депрессии (сцена на кладбище из «Воспоминаний» была пересказана мне, хоть и с отличиями, самим Ленро), а Моллианда как раз тогда (судя по хронологии) вступила в связь с Патриком Хирси и родила Авиталь.
То, что в «Воспоминаниях» она в этом контексте вообще не упоминается, можно трактовать двояко: либо Авельц решил не трогать её, либо – во что я верю скорее – она не играла значительной роли в его жизни в тот период. Во время наших отношений Ленро отзывался о Моллианде положительно, но сдержанно – куда больший интерес проявляла она к нему, а не наоборот. Даже ещё оставаясь с Патриком, Молли часто звонила Ленро.
Тогда я была уверена, что Ленро влюблён в меня, и не ревновала. Подтверждение я получила только много лет спустя, уже прочитав «Воспоминания», которым, безусловно, не стоит доверять. Кто знает, может, у них действительно, прямо на моих глазах, начинался роман с Молли – как тот самый поворот сюжета, неизвестный зрителю до конца. Наивно полагать, что я видела Авельца насквозь; и всё же доказательств нет, так что я эту версию отвергаю. Я верю, что он меня любил, и верю, что ему было не просто подставить меня под пули. Очнувшись, я бы сказала иначе. Но время прошло, и я идеализирую теперь прошлое.
Значит, это началось после Шанхая. Гибель Энсона и «тихое восстание» (и моя жизнь на волоске, надеюсь) – Ленро испытал нервный срыв. И не только на физическом и эмоциональном уровнях. Опять же без подтверждения, я думаю, отдыхая в горах Кордильеры-Реаль, Ленро Авельц переосмыслял свою жизнь.
Ещё вчера логичный и понятный мир треснул по швам. Организация едва выжила – дважды спаслась, от ракет Джонса и от моего отца, и едва выжил сам Ленро, но смерть прошла в пугающей близости. В «Воспоминаниях» он пишет об этом, об ужасе, который он испытал, когда монстрами вдруг обернулись все: Джонс, Энсон, Мирхофф, Уэллс, все. Смятение и разочарование – разочарование в собственной беспринципности прежде всего – и новая цель.
Сделать так, чтобы Энсон погиб не напрасно, чтобы Шанхай не повторился, чтобы предательство, которое он совершил, не пропало даром (и чтобы новая Ева Карр не покончила с собой?). Вот откуда «Монтичелло». Вот его рождение.
Время терять нельзя, решил Ленро, так я реконструирую его поведение, подбираю гипотезу, которая может всё объяснить. Время терять нельзя, и в личной жизни – тоже.
Агент L утверждает, что они встретились с Моллиандой на крестинах ребёнка Корнелии. Состоялось ли там их «второе открытие» друг друга? Счёл ли Ленро, что всегда любил её? Или просто захотел сочувствия?.. Единственный свидетель его ранимости, впрочем, текст его же «Воспоминаний». Так или иначе, церемония на берегу Ла-Манша состоялась уж очень скоро.
Он не верил в институт брака, как и Молли, они оба были законченными эгоистами и выше всего ценили свободу выбора. Выросший без матери, окружённый батальоном воспитателей и страдавший от тирании отца, Ленро не принимал даже эмбриональное генное редактирование: считал, что нельзя лишать детей выбора, – ну и полагал, что технологию переоценивают, ведь сколько детей родилось «улучшенными», а Ленро Авельц всё равно такой один.
Их «брак», о котором написала вся светская хроника, – никто ведь так и не знает, был ли он заключён официально. Вся эта история в Нормандии могла быть устроена для отвода глаз. Я всего лишь напоминаю, что как раз в то время в Довиле проходила первая встреча клуба «Монтичелло», куда Икрима Савирис привезла Тэкеру Акияму.