Смерть Ленро Авельца

Кажется, мой маленький раздражённый монолог его пронял. Он сказал – я въеду в Ньюарк, и мы с тобой перевернём глобус, мы всех опрокинем, Гелла, мы наконец-то сделаем всё, о чём мечтали. Ну-ну, ответила я. Это забавно, в тот момент, когда впервые за долгое время между нами промелькнула хоть какая-то человечность, я попыталась выразить ему сочувствие. По поводу его дочери. С тех пор мы так нормально и не поговорили… Один раз он прислал мне приглашение на встречу выпускников Аббертона на Мальту, в этот свой «Монтичелло». Но тогда я подумала: с какой стати мне там появляться, я Сьянс По окончила.

У нас в Ньюарке был завал, меня согласовывали на вице-спикера Генассамблеи, я пахала, а он там какой-то клуб на Мальте собирал… Я знала, что его жене очень плохо, она перемещается из лечебницы в лечебницу, и всё хотела ему позвонить, спросить нужна ли помощь, предложить поддержку. Но, видимо, он и сам справлялся.

Наивно, да? Предложить сочувствие Ленро Авельцу. Сочувствие дьяволу – песня была такая у одной старой группы. У меня сейчас младший сын увлёкся старой музыкой: рок-н-роллом, панком, всем таким, и поэтому я время от времени вынуждена слушать эти древние хиты. В этой композиции, «Сочувствие дьяволу», есть такие строки: «Я человек богатый и со вкусом, я был рядом с тобой много лет, я был рядом с Христом, когда он сомневался и страдал, и я лично убедился, что Пилат умыл руки, и в Петрограде я убил царя, когда настало время перемен, и я крикнул: „Кто убил Кеннеди?“ – хотя, конечно, это были я и ты…»

Хотите, переделаю текст? Уже поздно, я устала, а мы всё о серьёзном…

«Я был рядом с Мирхоффом, когда тот сомневался и страдал, я убедился, что Уэллса сняли, и я грохнул в Шанхае Джонса, когда настало время перемен, и я крикнул: „Кто убил Вилька?“ – хотя, конечно…» Ладно. Сейчас я закурю ещё сигарету и расскажу вам историю. Песни напомнили.

Гелла достаёт из портсигара сигарету, прикуривает от электрической зажигалки, делает затяжку. Песни напомнили? Серьёзно? «Сочувствие дьяволу» группы «Роллинг Стоунз»? 1968-й? Революция хиппи, лето цветов, Вьетнам, «красный май» в Париже, пацифизм и феминизм, застрелен Мартин Лютер Кинг, танки едут по Праге, Ричард Никсон – президент, на экранах «Час волка» Бергмана и «Космическая одиссея» Кубрика, в книжных – «Всем стоять на Занзибаре» Браннера? Гелла что, просто так вспоминает этот год? И этот доверительный тон, эти несерьёзные ухмылки…

Первая неделя администрации Акиямы. Меня ещё не утвердили на ВОЗ, я сижу в Ньюарке и формирую команду. Акияма на удивление спокойна, все разговоры один на один с ней занимают считаные минуты, она решает всё сама и быстро. Для меня-то она четвёртый генсек, я сразу вижу все проколы, они есть, но если сравнить с первыми днями Вилька и Торре – небо и земля.

Авельц, наоборот, – он везде и нигде. Его невозможно поймать. Он перемещается по Ньюарку, как демон, он в здании с утра до ночи, лично обходит кабинеты, входит на совещания, даёт указания, внезапно исчезает и появляется.

И вот, я сижу у себя, это восьмой этаж «Иглы». Я засиживаюсь до двух ночи, решаю что-то с Азией. Мне звонок: первый заместитель генсека просит вас к себе. Я смотрю на часы, переспрашиваю – да, говорят, именно сейчас Ленро Авельц хочет вас видеть.

Ничего странного, в принципе. Я поднимаюсь на двадцать пятый этаж – кабинет первого зама, если вы не знаете, на двадцать пятом этаже «Иглы», двумя этажами ниже кабинета генсека. По планировке очень похожи, почти идентичны. К обоим ведёт спецлифт, но в два ночи коридоры пустуют, так что я поднимаюсь на общем лифте и иду через приёмную.

«Заходите, он вас ждёт», – я захожу. Тьма. Кабинет во тьме. Огромные окна – всеми огнями в них светится Нью-Йорк, в небе красные и зелёные огни самолётов и вертолётов, внизу сияет штаб-квартира, а в кабинете – пустота, никого, ничего, тихо. Я вижу – дверь в комнату отдыха приоткрыта… Там тоже темно, но оттуда, я слышу, доносится тихий голос Авельца.