Смерть на выбор

Естественно, никто не разрешил печатать сюрреалистические снимки: смутная фигура в черном, безголовое тело, продолжающее шагать неведомо куда, коротко стриженный шар головы, отлетевший на десять метров в сторону. Даже бывалые руоповцы потом признавались, что такого им видеть не приходилось и, они надеются, не придется. «Какое-то мрачное средневековье, инквизиция» — они в шоке даже привычную ненормативную лексику подзабыли.

— Давайте, вздрогнули. — Хозяин вновь разлил напитки по стаканам — он собрал людей общаться, контакты устанавливать, а не тосковать.

Участники приема чокнулись и выпили до дна. Каждый свое: Фомин, старый газетный волк Барсиков и телевизионщик Сараевский — водку, Самохин — полный стакан красного вина, а изысканный юноша и Стрекалов — «Мартини».

— Хорошо, — крякнул, подстраиваясь под «больших», юнец. Внимания на него не обращали, и он устал молча страдать. — А что-нибудь новенькое есть?

— Не знаю, — пожал плечами начальник пресс-центра, — вроде ничего выдающегося. По крайней мере для тебя.

Своеобразная дедовщина процветает не только в армии и на зоне, но и в других мужских коллективах, где могучие самцы самоутвреждаются друг перед другом.

— Разве что эти кинжалы… Но тут сам черт ногу сломит, и без поллитры сам Самохин не разберется, а он у нас, как известно, за рулем и ничего крепче сухенького не потребляет. Хотя и обзавелся грозной гаишной бумагой, в соответствии с которой его самого и его драгоценную «девятку» может досматривать исключительно специально посланный офицерский наряд. Причем старший по званию — не ниже подполковника.

— Какие-такие кинжалы? — немедленно оживился Валя Сараевский. Он очень внимательно следил за любыми оговорками и полунамеками начальника пресс-центра. Ему, как человеку телевизионному, окучивать криминальную ниву было труднее, чем всем остальным.

Слово «оружие» — могучее и универсальное. Валентину кроме слова нужна была картинка. Он сильно зависел от оперативных съемок милиции. Ему чаще, чем другим, приходилось выкручиваться — снимать с одного поля по три урожая, — использовать одни и те же кадры и когда шла речь об освобождении заложников пятым отделом РУОП, и для душераздирающего сюжета о тотальном обыске в ночном баре «Стойло».

— Да пустяки, — скромно потупился Фомин. И тут же повесил буйну голову ниже плеч. Именно прибалтийское сложение — длинная шея и длинный череп — позволяли проделать это лучше, чем коренастому плотному славянину.

— Не хочешь — не рассказывай. — Сараевский кивнул, и глаза стали добрые-предобрые. Глаза буквально искрились напоминаниями: и как нужные фотографии на опознание в эфир пропихивали, и как договаривались насчет незначительных умолчаний, в результате которых милицейские промахи превращались в свершения. — Мы люди необидчивые, но добро и зло помним.

— Не пригодится это тебе, честное слово, — тут же пустился в объяснения Фомин. — Там ничего и нету, лишь пара фотографий. И вообще, это скорее по психиатрической части.

После упоминания психиатрии насторожились все присутствующие. Они все были люди грамотные, смотрели и «Молчание ягнят», и «Красного дракона», и «Основной инстинкт». Все прекрасно знали, что густопсовый коктейль из психических отклонений, секса, преступлений и мистики — штука беспроигрышная, заведомый выстрел в десятку.

— Ладно, не томи, — разлепил пересохшие губы старик Барсиков.

— А вы-то, вы-то, Сергей Никитич, вы же солидное издание представляете, серьезную газету для пенсионеров, — немедленно возмутился Сараевский.

— И вообще, эту историю, если я правильно понял, Саша мне обещал. — Раз пошла такая драка, Максим просто не мог остаться в стороне.

Пир горой мог в любую минуту превратиться в поле боя, что начальника пресс-центра ГУВД никак не устраивало.

— Слушайте все! — Потомок Витовта и Ягайло повысил голос, ему с легкостью удалось перекричать шумную журналистскую братию. — История проста, как очищенный банан. Все детали вы можете выведать в тридцать пятом отделении. У меня же, так сказать, канва. Кажется, неделю назад к известному вам Коле Горюнову пришел с заявлением мужчина, обыкновенный и ничем не примечательный. Отсидел в очереди на прием, скромно зашел в кабинет и поведал следующую душераздирающую историю. Он мужчина одинокий и уже не очень молодой, пенсионер, правда ранний, льготный. Но тем не менее жизнь ведет активную, если не сказать бурную. Провел он три дня у подруги своей, а когда вернулся домой, то обнаружил в комнате странные следы, оставленные какими-то чудными чужаками. Кинжал — весь извилистый, как змея, явно старинный и бронзовый, и бурые пятна на полу, очень похожие на кровь. Коля Горюнов, как человек разумный, тут же попросил посетителя поконкретнее сформулировать свою жалобу, чтобы можно было определить состав преступления и возбудить уголовное дело. Но тот повторял упорно и настойчиво — и про кровь, и про кинжал, причем кинжал он сумел даже показать. Коля говорит, действительно странная штуковина, — и он сфотографировал ее, на всякий случай.