Смерть перед Рождеством

Микаэль стряхнул его руку, не поднимая глаз. Ударил снова, на этот раз в висок. Глаза молодого человека удивленно распахнулись, нижняя челюсть отвисла. Но ни звука не вырвалось из открытого рта; вместо этого затряслись, как в лихорадке, ноги.

Микаэль поднес ботинок к его лицу, как будто собирался раздавить насекомое… А потом послышался хруст.

Один глаз молодого человека вывалился наружу. Кристиан отошел в сторону, его вырвало.

* * *

В Сети Микаэлю дружно пели хвалу – как редкому в наше время человеку, у которого слово не расходится с делом. Но для суда все это не имело никакого значения. Микаэля приговорили к шести годам тюрьмы. Кристиану повезло больше: некоему формалисту с адвокатской лицензией удалось свести его действия к необходимой самообороне. Поначалу Кристиан радовался, но потом отчаяние и стыд захлестнули его с головой. Он должен был быть здесь, с другом. Но выкрутился, взвалив на Микаэля весь груз ответственности.

– Кто еще навещал тебя здесь? – спросил Кристиан.

– Никто, кроме тебя и Йенса, – ответил Микаэль. – Остальных пока не пускают, но они обязательно объявятся.

– Позавчера я отправил семь или восемь заявлений. – Кристиан попытался улыбнуться. – Мне не хватает тебя.

Микаэль кивнул.

– Молодец… – Перегнулся через стол. – Теперь твоя очередь. Ты должен подменить меня, пока я не выйду.

– Но… не уверен, что я тот, кто тебе нужен.

– Почему?

– Я… не такой, как ты.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты – лидер. Я другой, ты же знаешь.

Они никогда не говорили об этом раньше. Микаэль был из тех, кто ведет за собой. Кристиан – лишь хорошим исполнителем.

– Но… ты всего лишь докончишь то, что я не успел сделать. Мы постоянно будем на связи. Все уладится, вот увидишь.

Кристиан посмотрел на свои руки.

– Даже не знаю, хватит ли у меня сил.

– Хватит. – Микаэль улыбнулся. – Все, что тебе нужно, – поверить в себя. И у тебя нет причин сомневаться в своих возможностях.

* * *

На следующее свидание Кристиан отправлялся с самыми мрачными предчувствиями. С Микаэлем могло случиться все, что угодно. Ладно бы синяки и царапины – до Кристиана доходили слухи о неких людях в колонии, мягко говоря, не разделяющих их с Кристианом убеждений.

Но опасения не подтвердились. Микаэль как будто даже расслабился и посвежел. Синяки почти сошли, царапины зажили.

– Не переживай за меня, – сказал он. – Я все уладил.

– Что ты уладил? – не понял Кристиан.

– Неважно.

* * *

Времена настали хуже некуда. «Шведское сопротивление» ослабло. Люди бежали, как крысы с тонущего корабля. И Кристиан чувствовал себя виноватым, хотя и знал, что это не так.

Выскочка из Сёльвеборга стал председателем «Шведских демократов». Но оставался таким же скользким, как и во время работы в молодежном крыле, и все так же не брезговал грязными методами.

– Он думает, что от правильных слов и мысли делаются чище, – сказал Микаэль Кристиану по телефону. – Вот в чем его проблема.

– Но от этого у него не становится меньше поклонников, – возразил Кристиан.

Микаэль фыркнул.

– Банда лицемеров. Если так будет продолжаться дальше, они забудут про мигрантов и распахнут двери для всех желающих. Они перетягивают на свою сторону людей, которые должны быть с нами. Сейчас они мешают нам больше, чем кто-либо.

Кристиан не понимал, кого именно имеет в виду его друг под словом «мы». На последнее партийное собрание явилось всего десять человек.

– Ты хочешь сказать, что он больше не на нашей стороне? – спросил Кристиан. – Это тактика временного отступления, чтобы набрать полтитические очки.

– Неважно, – возразил Микаэль. – Они – популисты, которым ничего не нужно, кроме власти. Чем больше они заигрывают с политическим мэйнстримом, тем больше теряют свое лицо. У этой партии больше нет сердца.

На заднем фоне резкий мужской голос прокричал имя Микаэля.

– Ну все, пора закругляться, – быстро проговорил тот. – До связи.

– До связи, – отозвался Кристиан и почувствовал, как тоска кольнула ему горло.

Он навещал друга, когда только мог, и наблюдал, как того ломает заточение. С каждым разом Микаэль становился озлобленнее. Под конец эти визиты стали приносить больше боли, чем облегчения.

Кристиан чувствовал себя отщепенцем, изгоем. Однажды в переходе метро он увидел трех хулиганов, пристававших к девушке. Компания разбежалась при его приближении, Кристиану не пришлось даже вмешиваться. Но спасенная, узнав, с кем имеет дело, обозвала Кристиана «нацистской свиньей» и скрылась.

* * *

– Нам предстоит самая долгая поездка в мировой истории автомобильного движения…

Ирис Бергер – моя ровесница. Прямые темные пряди до плеч закрывают ей щеки. Темно-коричневое пальто добавляет по меньшей мере лет двадцать. Ирис, держа руки в карманах, смотрит на Гофмана. Мы медленно движемся в сторону участка по улицам Кунгсхольмена. В карих глазах Ирис отражаются фасады Хантверкаргатан.

– Я не могу ехать быстрее при такой погоде, – оправдывается Бирк.

И нажимает на тормоз, чтобы не испортить Рождество даме с роллатором[56], упорно пересекающей улицу на расстоянии брошенного камня от перехода.