Смерть перед Рождеством

Микаэль снова поднимает глаза к окну. Свет все еще горит. Секунды томительного ожидания. Мысли проносятся в голове Кристиана стремительным потоком.

– Ну, хорошо, – говорит он, поворачивается и собирается идти.

Снег скрипит под его шагами. Перед глазами светится огромная оранжевая вывеска нефтяной компании «Статойл». Несмотря на машины и людей, вокруг на удивление тихо. В такие вечера возвращаются воспоминания о прошлом. Пятнадцать лет назад им было по пятнадцать. Они двигались вперед, остальные стояли на месте, как поется в известной песне группы «Кент». Кристиан оборачивается на здание, ищет окно, в котором был свет. Не находит. Стена вздымается сплошной черной громадой. И на углу университетского корпуса больше нет Микаэля.

13/12

О Габриэле Бирке много чего рассказывают, но по большей части это выдумки. Что-то вроде свидетельских показаний, которые больше говорят о тех, кто их дает, нежели о деле.

Одни, к примеру, утверждают, что у Бирка напрочь отсутствует обоняние, в то время как другие, напротив, – что он различает запах человеческой слюны. Ходят слухи, что он гей, но при этом живет с какой-то женщиной из рода Гамильтонов. Иные полагают, что перед тем, как идти в армию – где он служил в команде снайперов, отстреливавших парашютистов, – Бирк сменил фамилию, а вообще он отпрыск какого-то древнего дворянского рода. Другие считают его выходцем из нищего предместья, где Габриэля воспитывал папа-одиночка, пивший и избивавший сына чуть ли не каждый день. Что одно время Бирк был женат на женщине из Эстонии, которую вырвал из лап торговцев живым товаром. Что еще во время учебы Бирка держало на примете СЭПО[15], но им так и не удалось его завербовать. Что прошлое Бирка – незаконный бизнес и вообще темный лес.

Ну и так далее… А в результате – никто ничего не знает наверняка. Лично я верю примерно половине всех этих слухов, причем какой именно половине, зависит от Габриэля Бирка и его настроения. Думаю, что все-таки он живет один. Бирк – волк-одиночка. Как и все мы, впрочем. Возможно, именно благодаря этому качеству мы хоть как-то срабатываемся вместе.

Вот и сейчас, не сказав друг другу ни слова, оба направляемся прогуляться в сторону Ванадисвеген, 5. Скользим по ночной столице двумя бесплотными тенями. Сразу за оградительной лентой Бирк останавливается.

– Хммм… Посмотри-ка, – говорит он.

Блевотина, извергнутая из моего желудка меньше часа назад, успела превратиться в ядовитого цвета ледяной кристалл.

– Это твое?

Мы в двух шагах от места преступления. Лгать бессмысленно, Брик тут же возьмет пробу на анализ.

– Да, – отвечаю.

– Ты болен?

– Не знаю, но мне нехорошо. Думаю, все дело в трупе.

Брик наклоняется, всматривается в блевотину. Мне делается не по себе, как будто он разглядывает меня голого.

– А что ты ел?

Почти ничего, в том-то все и дело. Полная потеря аппетита – побочное действие «Собрила». У меня дрожат руки. Я едва держусь на ногах от слабости.

– То же, что и все, – отвечаю.

– Тебе явно нужно менять пищевые привычки, – отзывается Бирк.

* * *

Мы сворачиваем с широкой Свеавеген и вскоре оказываемся перед домом на Ванадисвеген, 5. На часах почти два. Началось тринадцатое декабря.

– Лючия, – говорит Бирк. – Ты поедешь в клинику?

– Нет.

– Но на Рождество-то поедешь?

– Может, заеду ненадолго, не более того.

– Как часто ты туда ходишь? Как часто встречаешься с ним?

– По мере необходимости, – бурчу я.

– Вот возьми. – Бирк протягивает мне упаковку «Стиморол». – Можешь считать это подарком.

Я вытаскиваю из упаковки жвачку. Бирк надевает латексные перчатки, достает ключи из пакета и прикладывает один к замку на воротах. Дверь открывается на удивление легко. Если она и издает какие-нибудь звуки, те тонут в несмолкаемом городском гуле.

– Пятый этаж.

Бирк поднимается по лестнице, читая фамилии жильцов на дверных табличках.

– Еще немного… Нет, оставь себе, – говорит он, когда я хочу вернуть ему оставшуюся жвачку. – Тебе нужней.

* * *

Перед светло-коричневой дверью с табличкой «Хебер» над почтовой щелью мы с Бирком снимаем ботинки. Замок, похоже, не тронут. Никаких признаков того, что его пытались взломать.

– Звонить? – спрашиваю я Бирка.

– Зачем? Он же мертв, – удивляется тот.

– Ну… может, там есть кто-нибудь еще… друг, девушка… любовник, наконец.

– Ты его ботинки видел? – спрашивает Бирк. – Мужчина с такими ботинками точно не гей.

– Ты понял мою мысль, – говорю я.

Он оглядывает дверь на предмет звонка. Звонит. Квартира Хебера не подает признаков жизни. Я осторожно стучу в дверь, три раза. Не дождавшись ответа, Бирк вставляет ключ в замочную скважину.

* * *

Последнее жилище Томаса Хебера представляет собой небольшую двухкомнатную квартиру с высокими потолками. Три стены одной комнаты почти полностью закрыты полками с книгами. В глубине стоит кресло, за ним – торшер. Больше в комнате ничего нет, если не считать картонных коробок, наваленных вдоль единственной открытой стены, – верного свидетельства того, что хозяин квартиры бо`льшую часть времени проводил вне ее стен.

– Как долго он здесь жил? – спрашивает Бирк.

– Два года, если верить Маркстрёму.