Смерть по-соседски

Честно говоря, я ожидал увидеть в комнате намыленную веревку или какие-то другие причиндалы для суицида, или, на совсем уж худой конец, чей-то труп, таким взволнованным показался мне сосед, но, к счастью, ничего такого в комнате не было. Обычный или, скажем, не обычный для меня порядок царил во всем. Даже стулья стояли ровной шеренгой, как взвод вымуштрованных солдат. Все вокруг блестело и сияло, словно бляхи у тех же солдат, и ни малейшего милого сердцу моему пятнышка пыли или упаси бог, соринки. Просто стерильнейшая в мире комната!

Николаевич жестом усадил меня в кресло, на которое я опустился, боясь, что ровно лежащая на нем ткань обязательно сомнется, и Виктор Николаевич разволнуется от этого еще больше. Увидев мою неуверенность, он слегка надавил на мое плечо, и я был вынужден упасть в кресло, отметив, что оказался прав. Покрывало, лежавшее вдоль мягкой части спинки и сиденья, примялось. Не угадал в другом – мой строгий сосед не обратил на это ровно никакого внимания, что уже было необычно. Он схватил ближний к нему стул и, поставив его передо мной, уселся на него и начал.

Лучше бы он не начинал. Нет, от этого бы уже ничего не изменилось. Лучше бы он вообще мне не звонил. Но это произошло, а повернуть время вспять, насколько мне известно, еще никому не удавалось.

– Валька, – он всегда меня так называл. Кажется, я это уже говорил? – Я знаю, что ты человек серьезный и знаешь меня уже давно.

Насчет собственной серьезности я не был уверен, но во втором он был прав. Я действительно знаю его давно. С детства. Своего, разумеется. Я кивнул, стараясь угадать, какую из гэбэшных тайн мне предстоит услышать, но он сказал совсем другое.

– Я хорошо знал твоих родителей, – он сделал коротенькую паузу, – твой батя, пока не уехал, и я были, можно сказать, друзьями.

Я помнил, что они иногда выпивали вместе, на что мама всегда говорила… Впрочем, неважно, что она говорила. Женщины всегда недовольны, когда их мужья пьют, даже если они это делают в соседней квартире.

– Меня сегодня убьют. – Его слова казались бредом сумасшедшего, внезапно начавшего говорить четко и внятно. – Возможно, что убьют.

Убьют, возможно, – я не понимал, о чем он говорит, но до меня вдруг дошло, что он имел в виду, когда напомнил о сроке нашего знакомства. Он хотел сказать, что я знаю, что он не сумасшедший, а разумный и серьезный человек. Я не сомневался в этом и поспешил заверить:

– Конечно, я знаю вас. И папа… – В голову пришла неожиданная мысль, что в его взгляде мелькает какая-то тайна, которую он не хочет озвучивать. – Но вы уверены? Насчет того, что вас хотят… убить? Может, вы ошибаетесь?

Он снова посмотрел на меня, затем перевел взгляд на мои нервные руки и сказал:

– Я никогда не говорю попусту. И я не догадываюсь о том, что может произойти, а точно ЗНАЮ ЭТО!

Последние слова были произнесены тем же негромким ровным голосом, но почему-то показалось, что прозвучали они громко. Я ощутил нервный озноб вдоль позвоночника и подумал, что такого адреналина не испытывал уже несколько лет. С последней и окончательной травмы, поставившей крест на моем занятии спортом.

– Виктор Николаевич… – начал было я, но он перебил меня.

– Послушай, у нас мало времени. Я должен сказать тебе нечто очень важное, а ты уж сам решай, стоит оно того, чтобы ввязываться или нет.

Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд. Я подумал, что сейчас сосед хлопнет в ладоши и рассмеется, а из-за штор выедет оператор с огромной камерой на подставке, подбежит симпатичная девушка и, улыбаясь, скажет:

– Улыбайтесь, вас снимала «Скрытая камера».

Оператор не выехал, девушка не улыбнулась, а Виктор Николаевич смотрел на меня строго, правой рукой что-то доставая из кармана пиджака.

Я молчал, наблюдая за его действиями. Он протянул кулак и разжал его прямо перед моим носом – на ладони лежал ключ. Маленький такой ключик. То ли от большого чемодана, то ли от какого-то ящика. Я непонимающе посмотрел на него.

– Здесь все: деньги, которыми ты можешь воспользоваться по своему усмотрению и кое-что еще, из-за чего… – он замялся, оценивающе глядя на меня, словно до сих пор не был уверен в правильности своего решения. – Если тебе не удастся сделать то, о чем я попрошу, тогда воспользуйся ключом. Но об этом потом. Сначала дело.

Я чувствовал себя Алисой в Зазеркалье.

– Что за дело, Виктор Николаевич? И потом, если вас должны убить, не лучше ли перейти ко мне и там спокойно все обсудить? – Мне почему-то казалось, что «манечка» преследования, вдруг обнаружившаяся в спокойном доселе человеке, может утихнуть в незнакомой обстановке, и добавил:

– Железная дверь, замки иностранные. А если что, мы полицию вызовем, я вот только что звонил знакомому инспектору… – Помялся, вспомнив, что Миша так и не ответил на мои звонки, и продолжил: – Можно набрать ему, а он подскажет, что делать.

Я сам обалдел от своей тирады, но Николаевич, похоже, тоже что-то такое услышал в ней и вроде какая-то надежда мелькнула в его глазах. Мелькнула и погасла. Он опустил голову и сказал:

– Нет, я не могу. Я дал слово, и от этого зависит судьба и жизнь моей бывшей семьи.