Смерть по-соседски

Я засомневался, что бодрствую. Захотелось ущипнуть себя, но сделать это незаметно не удалось бы, поэтому оставил эту затею.

– У нас не принято трогать семьи агентов, тем более бывшие, но сейчас не тот случай. Эти люди пойдут на все, чтобы добраться до диска.

Та-ак, до диска, значит! Никогда не говори никогда! Так кажется, назывался один фильм из Бондианы? Черт! Беседы с Катей не прошли даром. Мысль, невзирая на всю серьезность происходящего, вновь скользнула к Кэт. Вот же, понимаешь! Катается, небось, на моем мотоцикле с каким-нибудь плейбоем. И еще снимает на мой телефон, как он раздевается! Она и меня снимала, хоть мне это и не нравилось. А когда я хотел запечатлеть ее в душе, поднялся такой крик, что успокоить ее оказалось весьма затруднительным делом. Кэт вообще была истеричной особой…

– Я должен отдать им одну вещь, и тогда, возможно, меня не тронут. Но я слишком глубоко копнул и боюсь, шансов нет, – голос Виктора Николаевича звучал словно издалека.

Я вернулся из личных переживаний и вновь прислушался к безумным речам полковника секретных войск. Он протягивал мне мобильник, который я взял из его рук, с некоторым удивлением разглядывая незнакомую мне модель.

– Ты уйдешь сейчас к себе и не выйдешь оттуда до утра, пока люди не пойдут на работу. Выйдешь с кем-нибудь из подъезда, по сторонам не оглядывайся. Иди к остановке, не привлекая внимания. Сядешь в маршрутку, а еще лучше в автобус, потом метро, потом сделаешь несколько пересадок и выйдешь на станции Третьяковской. Возьми этот телефон, он не совсем обычный, но ты парень неглупый, разберешься. По нему тебе позвонит… – он замялся на мгновение, – один человек и скажет, что делать дальше. Инструкции нужно…

Я перебил его:

– Виктор Николаевич, объясните, что происходит? Почему я должен куда-то ехать, и что это за игры такие?

Он вдруг замер, к чему-то напряженно прислушиваясь. Не говоря ни слова, сосед повернул голову к двери и сделал мне знак рукой. Я поднялся с кресла, стараясь не издавать ни малейшего звука. В голове настойчиво вертелась фраза о «скрытой камере», но сердце билось так быстро, что в наступившей тишине его удары грохотом раздавались в мозгу. Полковник тоже встал со стула и сделал то, что я никогда не забуду: он протянул мне руку, в которой лежал ключ, а потом поставил на место стул, ровно в шеренгу, сапожок к сапожку, чтоб мне не жить! И только после этого указал в сторону шкафа, одна дверца которого была, как ни странно, приоткрыта. Я вопросительно посмотрел на него. Моя вспотевшая ладонь стискивала маленький кусочек металла, словно пытаясь проникнуть в его тайну.

– Лезь. – Он даже не прошептал. Это была какая-то особенная манера передачи слов на расстоянии, безвибрационная, если можно так сказать, но я все понял. Как если бы он проорал в самое ухо. И, чувствуя, как начинает краснеть мое лицо, отвернулся и быстро прошел к шкафу. Возле большого, просто исполинского сооружения я остановился и посмотрел на полковника. Мое лицо уже пылало. От стыда.

Он покачал головой и показал рукой:

– Следующий.

Это был даже не шкаф, а допотопный сервант, с разделенными полками, между которыми было примерно по тридцать сантиметров расстояния. Как я мог там спрятаться, было совершенно непонятно.

– Открой, – шепнул полковник тем же манером, только в этот раз я даже не видел его губ. Я открыл дверцу и увидел то, что ожидал – полки, хрусталь, чашки, ложки. Где-то негромко раздался звук медленно проворачиваемого ключа. Сосед на секунду обернулся к двери. Потом, словно решившись, вынул откуда-то огромный пистолет – такие я только в кино и видел – и, наставив его в сторону двери, тем же способом сказал последнюю фразу в жизни:

– Полку на себя.

Я схватил первую попавшую мне под руку полку и рванул ее, с ужасом предвидя, что весь хрусталь сейчас полетит на пол, ложки лавиной посыпятся на меня, но ничего не произошло. Где-то в шкафу что-то тихо щелкнуло и все полки, строго по ранжиру поехали мне навстречу. Хрусталь, бывший некогда мерилом состоятельности советских граждан, служил у полковника другим целям и, похоже, что был безжалостно приклеен к полкам, что впрочем, даже удобно.

Полки отъехали в сторону, и передо мной оказалась неглубокая ниша в стене, в которой я, однако, смог поместиться. Что и сделал. Едва я успел втиснуться и нажать на призывно алевшую красным кнопку, как сервант захлопнулся, словно крокодилья пасть, и я оказался в его «чреве». Но здесь, в отличие от комнаты, из которой доносились глухие отрывистые звуки, было безопасно. Прислушавшись, я понял, что это за звуки. Сердце мое уже не билось. Не то чтобы так учащенно, как минуту назад, а вообще не билось. Я влип в шпионскую историю, стою тут, понимаешь, полусогнувшись в каком-то невообразимом капкане, из которого даже не знаю, как выбраться, а снаружи кто-то методично стреляет.