Луис Мигель Роча

«Смерть понтифика»

Посвящается памяти Иоанна Павла I

Альбино Лучиани

17. Х.1912

29.1Х.1978

Вам же, сеньор Патриарх, — Венец Христов и дни Христовы.

Сестра Лучия к Альбино Лучиани, Коимбра, 1 июля 1977 года

И да простит вас Господь за то, что сотворили вы со мной.

Альбино Лучиани — к кардиналам, избравшим его папой26 августа 1978 года

ГЛАВА 1

Зачем человек бежит? Движется шаг за шагом, в бесконечном движении ноги сменяют друг друга, и неважно уже, с какой ноги начал он свой бег… Кого-то подгоняет стремление к славе, кого-то — всего лишь желание сбросить пару лишних килограммов, но как бы там ни было, все причины в конечном итоге сводятся к одной: человек бежит, чтобы жить, иных поводов для бега не существует.

Вот и этого человека, торопливо спускающегося под покровом ночи по громадным лестницам внутри Тайных архивов Ватикана, подгоняет жажда жизни.

В призрачном освещении скрытого хранилища, таящего явно секретные документы, развеваются иолы черной сутаны.

Прежде лишь великий понтифик имел сюда доступ и другие люди появлялись здесь лишь с его позволения. Здесь, в трех величественных залах, заставленных стеллажами, и в пристройках к Апостольскому дворцу, хранятся документы, имеющие крайне важное значение как для истории этого крошечного государства, так и для всего мира. И хотя служащие хранилища утверждают, что обратиться к ним может любой исследователь (если речь идет о документах, предшествующих 1939 году или связанных со Вторым ватиканским собором), в Риме и в остальном мире известно: эти тайные бумаги, хранящиеся на стеллажах протяженностью в восемьдесят пять километров, доступны лишь избранным. И этим тайным путем спешит священнослужитель. В руке его — какие-то пожелтевшие от времени листки… Быть может, в них-то всё и дело? Именно они заставляют его так торопиться?..

Бегущего тревожит какой-то шум, и ритм этого звука кажется чуждым ритму шагов. В голове проносятся мысли: откуда доносится этот звук — спереди? Сзади? Человек останавливается. Всматривается, вслушивается, но различает лишь собственное учащенное дыхание. Лицо заливает пот.

Он бежит к своему жилищу, расположенному в самом городе Ватикане. Вернее, в стране Ватикан, ибо это и есть отдельная страна — со своими правилами, законами, верой и политической системой.

Человека зовут монсеньор Фиренци. В своем кабинете, освещенном тусклой лампой, он выводит имя — неразборчивые каракули на большом конверте, куда сложены принесенные бумаги. Несомненно, кардинал намеревается отправить письмо, однако имя адресата различить невозможно: в полумраке монсеньор Фиренци так низко наклоняется над бумагой, что его лицо едва не касается поверхности стола. Должно быть, из-за пота, разъедающего глаза и мешающего разобрать собственный почерк.

Запечатав послание, монсеньор Фиренци выходит на улицу. Куда же он так торопится в этот ночной час? На колокольне Св. Петра уже пробил час пополуночи; звуки стихли, и вновь воцаряется тишина. Слуга Господа продолжает свой торопливый путь, не замечая холода. Он оказывается близ ходов, выводящих на площадь Святого Петра — чудесное эллиптическое творение Бернини, где сочетаются элементы христианской и языческой символики: ведь едва ли истинный художник способен строго следовать единственной ветви в искусстве и поклоняться единой вере.

Кардиналу вновь слышится шум. Он замирает на месте и с трудом переводит дыхание, прислушиваясь… Точно, шаги! Должно быть, швейцарский гвардеец с ночным обходом. Монсеньор Фиренци вновь ускоряет шаг, стиснув конверт в ладони… Будь это обычная ночь, священнослужителю давно уже полагалось бы спать, но, судя по его тревожному, запыхавшемуся виду, ночь выдалась непростая. Обеими руками он прижимает конверт к груди. В центре площади оглядывается. Различает тень в глубине. Любой случайный прохожий решил бы, что его святейшество не в себе, но откуда взяться случайному прохожему здесь в столь поздний час? Здесь — только монсеньор Фиренци и этот силуэт. Один идет, другой бежит. Кажется, двоих людей на площади ничто не связывает… Но разве можно утверждать наверняка?