Смерть речного лоцмана

Гарри всегда ненавидел самый первый час гребли, когда все его тело восставало против необходимых нагрузок. Но мало-помалу тело его согревалось, и гребля уже доставляла определенное удовольствие. Боль незаметно становилась частью ритмичных, равномерных и спокойных движений, нужных для работы веслами. Каждый взмах отдавался болью, но тело Гарри наслаждалось силой, приходившей вместе с ней. Как только он налег на весла, то ощутил каждый мускул, каждое сухожилие рук и верхней части тела, и, собрав их силу воедино, заставив напрячься и действовать заодно, смог вложить эту единую силу в каждое свое действие и равномерное, плавное движение. Голова освободилась от мыслей и тревог, и, когда шлюпка стала ему покорна и направилась самым удобным и простым путем вверх по быстро текущей реке, память перенесла его на далекие холмы над дикой долиной реки Кинг, за развалины Типуканы, за развалины Кротти, в городок Линда и дальше, в горняцкий городок Куинстаун, обрамленный странными, безлесными холмами, – в пустынную долину, когда-то густо поросшую дождевым лесом, а теперь лишенную всякой растительности, потому что ее выжгли плотные клубы сернистого дыма, исходившего из медноплавильных печей, насыщенного тяжелыми, чертовски тяжелыми металлами, гонимого ветром по склонам холмов и гор и заключавшего их в гибельные объятия. В воспоминаниях он увидел разноцветные реки, стекавшие после дождей (а дождей тут хватало во всякое время года) ядовитыми, гнойно-зелеными и кроваво-красными потоками по этим унылым холмам обратно в Куинстаун, к гостинице «Эмпайр», отражаясь в глазах Гвенни – тех самых глазах, которые манили его в подсобку пивной, где она позволяла коснуться своей груди, а потом просила у него пятипенсовик за такое удовольствие; в тех самых черных пустых зрачках, ничего не говоривших, но все скрывавших; манили в большой мир там, за причалом Страна, где, как он успел разглядеть тем туманным утром, на прибрежных камнях лежал издыхающий тюлень. Говорят, души утопленников вселяются в тюленей, и тетушка Элли, наверное, как-нибудь придет и перетащит несчастного зверька в более удобное место, думая, что это может быть Джимми Рэнкин, которого смыло с лодки в Хеллс-Гейт, либо Рон или Джек Говард, который утоп год назад в Гранвиль-Харбор, когда его раколов пошел в шторм за рачевнями, его подхватила огромная волна и, как щепку, швырнула на скалу. Память вела его по тропе Орлиного ручья, что тянулась от реки Гордон вверх по склону хребта Эллиот и затем спускалась в долину Франклин к широкому каменистому берегу реки, устланному красновато-бурой галькой, которая окрашивала речное русло, когда солнечные лучи пронизали струящиеся по нему воды цвета чая, в рыжевато-золотой цвет.

Шлюпка огибает мысок, Гарри ритмично и тяжело дышит в такт весельным гребкам, скрипу уключин и хрипам в горле, влекомый все той же болью и целью. Его взгляд плывет, подобно белым цветкам дирки, повсюду устилающим серо-стальные воды реки Гордон, – он ни на чем не останавливается, но все примечает. Примечает низко ползущие клочья дыма, что поднимается где-то вдали и медленно стелется вниз по реке. Дым. Бивачный костер. Теперь взгляд устремляется вверх по течению, рыщет и натыкается на нечто знакомое: полуразвалившуюся, в промоинах, дамбу под водопадом Сэр Джон. Он примечает двух, нет, трех человек – они спускаются к берегу и машут руками. Слизняк, Старина Джек и Старина Бо – тот самый Бо, король лесорубов. Гарри подгребает к плотине и встает, чтобы пришвартоваться; его конечности, длинные, худые, с еще не окрепшими мышцами и гибкие, как веревки, расправляются, вытягиваются – с их помощью он выбирается из шлюпки. Старые знакомцы обмениваются приветствиями и пускают по кругу бутылку рома, прихваченную Гарри. Он говорит, что держит путь на реку Джейн, где его дожидается напарник – Норри Хеддл.

– Эта рас-треклятая Джейн, – раскатывает свое излюбленное словцо Старина Джек, сворачивая сигарету, и, покачивая понурой коротко стриженной головой, прибавляет: – Рас-треклятая означает ту, вторую теснину. – Гарри знает эту историю, потому что слышал ее уже раз сто. – Лет тринадцать тому случилось мне заготавливать сосну для Джоша Ньютона, и большая часть бревен так там и застряла, в той теснине, у рас-треклятого водопада.

Гарри остается на ночевку. Костер развели поодаль от бивака, хотя ночь стоит звездная и холодная.

– Бо не любит разводить костры в биваке, – говорит Слизняк.

Старина Бо усаживается поближе к огню. В разогретых струях воздуха, витающих над языками пламени, тихо колышется листва на миртах. Никто особо не разговаривает.

– Вон янки в ковбойских фильмах, – спустя некоторое время продолжает Слизняк, – завсегда ведут разговоры у костра, будто им есть что порассказать. Только о чем им говорить, ума не приложу. Вот и нам не о чем. Сидим себе да помалкиваем, будто воды в рот набрали.