Смерть, ритуал и вера. Риторика погребальных обрядов

Учитывая весьма частую критику кладбищ в стиле Forest Lawn, стоит признать успех Губерта Итона в приобретении в 1913 году засушливого кладбища Тропикано, и не только в обеспечении водоснабжения, сделавшего возможным создание газонов, но и в культурном творчестве. После посещения выставки в Сан-Франциско в 1915 году он был вдохновлен идеей внеконфессионального христианства как важной основы великой американской цивилизации. Поэтому он стремился к тому, чтобы ключевые, по его мнению, элементы европейской христианской культуры заняли свое место в Forest Lawn. Посещая Европу, он купил реплики известных произведений искусства и хранил их в церквях и зданиях на своем участке, где люди могли заключать брак с 1920 года или, впоследствии, крестить детей. Его биографы так описывали его гений: он позволил американцам среднего класса «купить крохотные доли в версии Мемориального Импульса»[704].

Эту знаменитую попытку построить земной рай можно рассматривать как основу для американского отношения к трупам как к спящим родственникам, причем и то и другое служит художественным обрамлением смерти, исполненным драмы и надежды, несмотря на столь частую критику со стороны Европы. То, в какой степени люди считают необходимым заниматься строительством и обслуживанием памятников умершим, показывает, как конкретное общество обращается к смерти. Слова против смерти традиционно использовались индивидом и обществом, но по мере расширения индивидуализации они становятся все более частными. Мишель Вовель, выдающийся историк смерти, также писал о влиянии современных погребальных обрядов на кладбища, ведущем к экономической стандартизации, которая тем не менее сочетается с новым чувством индивидуализма[705].

Еще неизвестно, будут ли личные слова против смерти, которые символизирует, например, рукописная карточка в букете цветов, помещенном рядом с кремированными останками, работать так же, как надписи на публичных мемориалах, в обращении к смерти и утверждении жизни. Интересно то, что даже частные мемориалы часто стоят на общественных кладбищах и тем самым приобретают безличную публичность. Письменные памятники позволяют делиться с другими, которые еще неизвестны. Выбирая такой формат, люди признают, что смерть приходит ко всем и что все могут ответить на нее вербально. Немногие надгробия остаются пустыми и безмолвными.

Исследования смерти

Наконец, мы не должны игнорировать тот факт, что, вдобавок к архитектурному, литературному и художественному творчеству, связанному со смертью, мы обнаруживаем рост интереса к смерти примерно с 1950‐х годов в академических областях антропологии, истории и социологии, а также значительное развитие терапевтических и психологических исследований и душепопечения, о чем говорится в нескольких главах этой книги. Все эти поля представляют собой культурную реакцию на смерть, не в последнюю очередь в свете ослабленного чувства религиозной уверенности в посмертных царствах ада и рая. Историки, в частности, рассматривали смерть не только как факт жизни, требующий документального подтверждения, но и как культурный мотив, позволяющий им сравнивать разные эпохи[706].

Врачи, психиатры и терапевты предлагают все больше внимания уделять вопросам горя и скорби. Их сочинения отражают рост движения по организации хосписов и групп самопомощи людей, потерявших близких. Особенно большое влияние оказали такие исследователи, как Элизабет Кюблер-Росс с ее ранней теорией горя[707]

 и Колин Мюррей Паркс, изучавший реакции людей, понесших тяжелую утрату[708]. Американские журналы, например Death Studies и Omega, а также новый британский междисциплинарный журнал Mortality (издается с 1996), все свидетельствуют о явном интересе к смерти, сформированном широким светским контекстом постмодерна. Курсы в школах и колледжах также начали обращаться к проблеме смерти.

Современная адаптация

В совокупности эти источники показывают, что смерть больше не входит в сферу деятельности официальных религиозных институтов и не подлежит богословской интерпретации. Слова против смерти сейчас переходят из области священного в область мирского. Хотя многие традиционные слова против смерти все еще теологические, теперь они в равной степени могут быть поэтическими или эксплицитно терапевтическими. Но все они способствуют продолжающемуся процессу адаптации и социальной эволюции через расширяющееся число примеров риторики смерти. Когда-то совокупность возможных отношений к смерти была глубоко связана с традиционной религией и нашла формальное выражение во множестве надписей и эпитафий, как показал Армандо Петруччи в своем превосходном исследовании, которое также указывает на радикальный упадок в современности таких публичных описаний умерших[709]. В то время как религиозные люди вполне могут сожалеть об утраченных религиозных толкованиях смерти, можно рассматривать появление других подходов как приносящих большее благо значительному количеству людей.