Смерть Сенеки, или Пушкинский центр

В предисловии он нашел нужным сказать: «Программное сочинение “О милосердии” переведено на русский впервые. С благодарностью посвящаем наш труд Владимиру Эмануиловичу Рецептеру, по чьей просьбе написан этот текст и в чьей постановке пушкинского “Анджело” он звучит со сцены».

Благодаря Мишу за посвящение и искренне хваля его перевод и предисловие, я сказал, что наука, задающая вопросы, по мне, не менее продуктивна, чем та, что пытается давать одни ответы. И Михаил согласился, мол, это его мысли, и он готов под ними подписаться. Более того, я сказал, что убеждён в органиче­ском христианстве Сенеки…

«De clementia» свидетельствует о разрыве между театром и культурой, о пропасти, разделяющей древность и современность, которую может преодолеть лишь гений, гений писательский и философский. Гений мудреца и стоика…

Поясню читателю, что самоубийство Сенеки грехом считать нельзя. Если судьба становилась невыносимой, время считало самоубийство лучшим выходом. Его оправдывали Платон, Эсхил, Софокл, Еврипид. Если человека настигал позор, несчастье или неизлечимая болезнь, он имел полное право уйти из жизни...

Первая и длительная опала настигла Сенеку задолго до смерти по приказу Нерона. Чуть ли не девять лет он прожил в ссылке на Корсике, именно там зрела его обида и формировалось мощное дарование.

Сенека (Нерону). «Какие народы искоренить, какие пересадить на новое место, каким дать свободу, у каких отнять… рухнуть городу или восстать, правомочен решать я…»

Он перечисляет действия, совершённые в нашей истории Сталиным. Это он считал себя вправе переселять народы, заставлял подчинённых готовить миллионные расстрельные списки. Неправедная казнь стала для него рычагом управления империей, а милосердия он был лишён напрочь…

Главный герой «Анджело» у Пушкина — Дук, своим государевым милосердием поднявшийся до благородной высоты.

«…И при таком всевластии ничто… ничто и никогда не заставило меня казнить неправедно… всякий удостоится у меня благосклонности, если зовётся человеком. Жестокость держу в ножнах, но милосердие в готовности…»

Вот пушкинский финал: «И Дук его (преступного Анджело) простил».

«Дорогой Владимир Эмануилович!

Отправляю Вам очищенный и подправленный, насколько возможно, текст Сенеки, первичный по отношению к Пушкину и Шекспиру, не только хронологически, но и по существу. Шекспир и Пушкин оперируют вымышленными событиями и героями, Сенека же пишет агитационную вещь, примеряется к насущному жизненному положению. Трактат «О милосердии» историчен, и в контексте истории, конечно, закончен (Вы совершенно правы!), даже если брошен на середине. Через 10 лет Сенека погибнет по решению того, кого он пытался учить. Ещё через три года после этого погибнет и сам Нерон (пророческое предупреждение есть в конце 8-й главы трактата).

Страшного в Древнем Риме хватало. Страшны были казни, ещё страшнее пытки, и Сенека — едва ли не единственный, кто противился истязанию рабов. Его называли предшественником христианства. Но победа христианской веры не остановила казней и пыток. Гуманизм родился в античности, был возрождён и получил свое имя в Европе, пожелавшей вернуться к античности, соединив ценности классического образования с христианской моралью. Сенека — один из тех античных мыслителей, кто указал Европе путь к человечности. Гумани­стическая идеология одерживала крупные победы, начиная с эпохи Просвещения. Она терпела страшные поражения в недавний век. Каким будет грядущее?

Искренне преданный Вам, М. Позднев. 21.12.15».

Миша Петров, крупный физик, научный руководитель проекта Международного термоядерного реактора в Физико-техническом институте им. А.Ф. Иоффе — друг моего друга Энглена Азизова, исполнительного директора крупнейшего проекта в институте им. И.В. Курчатова. Выступая на моей вечерушке в редакции журнала «Звезда», Петров сказал, что, ценя все ипостаси именинника, отдаёт предпочтение поэзии, так как именно стихи обеспечивают ему, т. е. мне, «бессмертие». Ну, что тут скажешь, думаю, сидим, отмечаем, почему не сказать товарищу что-нибудь приятное. И всё же он меня обеспокоил, так как опять поставил перед выбором. Я-то думал, что время от времени хожу с другой ноги, так как возникновение стихов меня радует.

Вскоре после этого в одной нашей телефонной встрече между привычных шуток и стихов Петров стал вспоминать о своём институте под руководством Жореса Алфёрова, с которым я тоже был знаком, и о том, что коллеги по институту рассказали ему о взрывах, которым подвержены чёрные дыры. Тут же Миша сообщил, что в итоге взрывов солнце должно будет окончательно выгореть, и это приведёт нашу Вселенную к смерти…

— Как же так, Миша? — спросил я.

— Так, Володя! Осталось, понимаешь ли, всего четыре миллиарда лет, меньше трети, наша Вселенная просуществовала двенадцать миллиардов.

— Всего четыре миллиарда? — повторил я. — Тогда о каком бессмертии ты толковал в связи с моими стихами? Зачем я их сдуру записываю и даже читаю тебе, если всего через четыре миллиарда лет их сожрёт чёрная дыра?