Смерть титана. В.И. Ленин

Однако власти не окончательно сдались. Дворянин Ульянов, потирая мысленно руки и предвкушая победу над министром народного просвещения, просит их сиятельство «разрешить сдавать экзамен в испытательной комиссии именно при Императорском С.-Петербургском университете». Не тут-то было, чиновники решают по-другому. «К докладу, — готовят они в недрах канцелярии мнение министра. — Пусть лучше держит в Казани».

Но министр уже раз проиграл. Не боится ли он встречи со статской советницей, о которой, похоже, рассказал ему главный полицейский? Возможно, он уже что-нибудь обещал своему коллеге по департаменту полиции? Поэтому министр, как от надоедливой мухи, отмахивается от суетливого докладчика-канцеляриста: «Объявите просителю, что с настоящей просьбой он должен обратиться к председателю испытательной комиссии». Очень хороший ход для сиятельного министра и очень неплохая позиция для просителя. Практически дело сделано, председатель юридической испытательной комиссии при Петербургском университете прекрасно, думаю, знал, кто у него собирается держать экстерн и чьим этот искатель был братом, но не в духе этой интеллигенции подобострастно прислуживать властям предержащим; где позволяет университетская демократическая процедура, можно и огрызнуться, чтобы потом хотя бы об этом поговорить в салонах.

«Разрешить».

Правда, нужно было предварительно написать сочинение по уголовному праву. Это обязательное условие экстерна. Но для застоявшегося экс-студента, вдобавок ко всему готовящего себя к карьере журналиста и политического писателя, сие дело нехитрое.

До самих экзаменов пришлось съездить в Петербург разведать обстановку, познакомиться с порядками по сдаче экстерна, взять список книг и программы. На Московском вокзале встретила Оля. С вокзала сразу махнули на Васильевский остров. Аничков дворец — здесь Саша и его друзья подстерегали царя. Петропавловская крепость — здесь в Трубецком равелине сорок три дня находился брат. Вытянувшееся перпендикулярно реке здание двенадцати петровских коллегий — университет. Здесь Саша учился.

Пришлось пройти и через официальную процедуру: снова прошение, справки, фотографическая карточка, фотографию пришлось делать в Самаре, и возникла возможность сравнить с другой фотографической карточкой, которая делалась в Симбирске и прикладывалась к заявлению на имя ректора Казанского университета. Куда же девался этот пухлогубый гимназист с открытым доверчивым лицом и густой шапкой волос на голове? Взгляд у петербургского экстерна по сравнению с симбирским гимназистом оказался недоверчивым, закрытым, губы сложены то ли пренебрежительно, то ли от какой-то горечи, видимо, решительно разошелся с жизнью молодой человек. А куда за четыре года делась шапка волос, обнажив лоб? Посторонний внимательный наблюдатель мог бы сказать, что было что-то пугающее в этом взгляде. Как надо, оказывается, тщательно анализировать фотографии, принимая решение.

Были две экзаменационные сессии. В соответствии с университетским уставом в программу юридического факультета было включено 12 предметов — экзамены по ним и предстояло сдать. Конечно, хотелось бы здесь подчеркнуть собственную значительность и сказать, что экзамены щелкались, как каленые орешки. К определенному возрасту и когда этим переболеешь, это оказывается не таким уж трудным. Профессора, тоже народ довольно усталый, понимали, что каждый — кузнец собственного счастья и если ты чего-то по избранной специальности не знаешь, то в первую очередь повредит это в дальнейшем именно тебе, поэтому на экзаменах проявляли вальяжное профессорское снисхождение.

Второй экзамен я сдавал 10 апреля — в день своего рождения, а в данном случае в день совершеннолетия, поэтому запомнил. После экзамена зашел к Ольге, она почему-то лежала в постели и была утомлена больше, чем обычно. Начиналась ее болезнь, по первым показаниям — непонятного свойства. Я сам вызывал врача, но нередко врачи ставят правильный диагноз, только когда время упущено и ничего поделать уже нельзя. Это был брюшной тиф. Наверное, мне надо было настоять и положить Олю в больницу раньше. Проклятые экзамены! В начале мая успел вызвать из Самары мать телеграммой, в которой была определенная настойчивость: «Оле хуже. Не лучше ли маме ехать завтра». Оля скончалась у мамы на руках 8 мая. Ровно через четыре года, день в день, после гибели Саши.

Мы упокоили Олю на Волковом кладбище в Петербурге. Совсем еще недавно я ходил на это кладбище, где похоронены Тургенев и Добролюбов. И вот опять. Когда я в 1917-м возвратился из эмиграции в Россию, там уже были две родные и дорогие мне могилы. Несмотря на неотложные дела, практически с поезда, в первый же день, я поехал на кладбище. Мама меня не дождалась.