Смерть в Кесарии

– Кстати, – сказал он, – если вы уже закончили уборку, мы и вас захватим. А пока – я могу зайти? – и не дожидаясь ее ответа, шагнул вперед. Эстер собиралась что-то сказать, но промолчала и посторонилась, впуская его в дом. Остановившись в салоне – большом и почти пустом – Натаниэль осмотрелся.

– Спальня наверху? – спросил он.

– Две спальни, ванная комната и туалет, – ответила Эстер.

– А что здесь?

– Кухня. Там – еще один туалет, душ, комната для стирки белья.

– А кабинет?

Она молча показала на плотно закрытую дверь. Розовски снова осмотрелся.

– Богатый дом, – сказал он. – Думаю, на полмиллиона потянет.

– Шекелей?

– Ну, что вы! За полмиллиона шекелей вы вряд ли купите вдвое меньший, где-нибудь в Офакиме. Нет, я имею в виду – долларов.

Похоже, что для Эстер подобные суммы были неожиданными. Натаниэль шагнул к кабинету и остановился.

– Вы там не убираете?

– Сегодня – нет, – ответила Эстер, нахмурившись.

– А вчера?

– Вчера тоже.

Натаниэль вздохнул.

– Ну, а позавчера и подавно. Да, я понимаю… Можно пройти?

– Куда?

– Для начала – в кухню?

– Пожалуйста. Чай, кофе?

– Нет, спасибо, нет времени.

– Не стесняйтесь, кофе и чай мои, – Эстер улыбнулась. – И сахар тоже. Я даже чашки принесла из дома. Хозяин говорил, чтобы я не стеснялась, но я… знаете… как-то неудобно.

– Да, я понимаю. Нет, я действительно, не хочу ни чая, ни кофе. И у меня, действительно, очень мало времени. Но – спасибо за предложение.

– Не за что, – она поставила щетку в угол, рядом с пластмассовым ведром. – Садитесь.

Натаниэль пододвинул табуретку к кухонному столику, сел. Эстер села напротив, сложила руки на коленях.

– Я вас слушаю, – сказала она.

– Скажите, – начал Натаниэль, – в воскресенье… вы обнаружили Розенфельда сразу же, как только пришли?

– Нет, я уже убралась в кухне, и только потом пошла в кабинет.

– Вам ничего не показалось странным… непривычным?

Эстер покачала головой.

– Нет. Окно вот только было открыто. Обычно, перед отъездом он все закрывал. А тут… Я сначала подумала, что он задержался, но входная дверь была заперта. Так что я решила, что он просто забыл. Правда, на него это не было похоже, он довольно педантичен.

– Да, понятно. Но ведь он не собирался уезжать. Во всяком случае, в тот момент, когда его убили.

Эстер молчала. Натаниэль озабоченно спросил:

– С вами все в порядке?

– Все в порядке, не обращайте внимания… – тихо сказала она. – Вы сказали – убили?

– Да, вы разве не знали?

– Значит, его, все-таки, убили… – повторила она.

– Вам это кажется странным?

– Мне? Н-не знаю… – растерянно ответила Эстер. – Я об этом не думала. Но вот самоубийство… – она замолчала.

– Что – самоубийство?

– По-моему, он не был похож на человека, решившего покончить с собой.

– Н-ну… – Розовски невесело усмехнулся. – Мало кто заранее демонстрирует свое желание свести счеты с жизнью. Не возражаете, если я закурю?

– Нет, конечно, я сама курю.

Розовски протянул ей пачку «Соверена».

– Спасибо, я привыкла к «Европе».

Дав ей прикурить, Розовски спросил:

– Вы видели у него револьвер?

– Нет. Я даже не знала, что у него есть револьвер. Полицейский сказал.

– Инспектор Алон?

– Да, кажется. Он назвал себя, но я не очень понимала в тот момент… Нет, я не видела у него револьвера. Но я ведь и его самого редко видела. Я приходила сюда два раза в неделю. В воскресенье, когда он уже уезжал, и в четверг, накануне его приезда. Так что виделись мы с ним раз или два в месяц, когда он специально задерживался, чтобы заплатить.

– Он платил вовремя?

– Да, конечно.

– Но вы никогда не беседовали с ним… ну, на отвлеченные темы? О его семье, каких-то знакомых.

Эстер снова отрицательно качнула головой.

– Но я знала, что его бывшая жена живет в Москве. Мне кажется… – она остановилась.

– Говорите, не стесняйтесь!

– Мне кажется, они собирались помириться…

– С чего вы взяли?

– Он поставил ее фотографию на книжную полку.

– Давно?

– Точно сказать не могу, по-моему, месяца два назад.

– Фотография и сейчас там? – спросил Натаниэль.

– Нет, когда он… то есть, когда его убили… – она запнулась. – В общем, фотография стояла, вернее, лежала на письменном столе. Полицейские забрали ее. Вместе с письмом.

Ага, понятно. Еще один довод в пользу версии самоубийства. Самоубийца перед выстрелом смотрит повлажневшими глазами на фотографию горячо любимой бывшей жены, потом пишет прочувствованное письмо и, наконец, стреляется. Девятнадцатый век, «Парижские тайны». Такое впечатление, что преступник мыслил исключительно штампами. Или вообще не мыслил.

Розовски снова обратился к Эстер:

– А других причин так думать у вас нет? Кроме появления фотографии, я имею в виду.

– Я знаю, что он недавно отправлял ей письмо. Две недели назад. Он как раз задержался, чтобы рассчитаться со мной, и попросил по дороге отправить письмо. Он сказал, что уже не успевает заехать на почту, а ему важно, чтобы письмо ушло как можно скорее.

– И это письмо было адресовано жене?

– Да, я прочла на конверте.

– Но ведь у них с женой разные фамилии!

Эстер удивленно взглянула на него.