Смерть в послевоенном мире (Сборник)

Появление дворника, у которого мы одолжили метлу, вывело меня из оцепенения. Это был крупный мужчина лет пятидесяти, с толстой шеей и седыми волосами, в плаще, накинутом на фланелевую рубаху с закатанными рукавами.

— Какая жалость, — сказал он с немецким акцентом.

— О чем думаешь, папаша?

— Я кое-что видел.

— Ну?

— Может быть, ничего важного.

Я подозвал лейтенанта Крюгера и предоставил ему право решать.

— Сегодня около пяти утра, — начал рассказывать дворник, — я выносил мусор и заметил человека в коричневом плаще. Он шел, спрятав голову в поднятый воротник плаща, словно опасался холода или дождя. Однако погода была теплая и сухая. В руках он нес пакет — такой, с какими ходят в магазин за покупками.

Мы с Крюгером быстро обменялись взглядами.

— Покажи точно, где ты видел этого человека? — спросил Крюгер у дворника.

Немец вывел нас на улицу и указал в сторону особняка, где проживали Кинаны.

— Он пересек вон тот газон и пошел в западном направлении.

— Как тебя зовут, папаша? — спросил я.

— Отто. Отто Бергструм.

Крюгер передал Отто Бергструма на попечение двоим в штатском, и те направились с ним в районное отделение Саммердейл оформлять заявление по всей форме.

— Может быть, дело продвинется, — сказал Крюгер.

— Может быть, — ответил я.

Коллега Кинана по работе в Кабинете по ценообразованию, Уолтер Мунсен, оказался полным мужчиной лет за сорок пять. Его пропустили сквозь кордон полицейских, чтобы взглянуть на детскую головку, лежавшую на листе газеты. Нежное лицо ребенка было покрыто царапинами, а вместо шеи висели лохмотья кожи.

— Господи милосердный. Это она. Это крошка Джоэн.

Для Крюгера этого было вполне достаточно.

Мы отправились обратно в дом Кинана. Ночь повисла над городом, луны и звезд не было видно, словно Господь Бог хотел скрыть все, что натворил человек. Но его старания были напрасны. Мигающий свет патрульных машин, автомобильные фары любопытствующих рассеивали темноту. Репортеры и соседи толпились перед домом Кинана. Слух о нашей жуткой находке уже разлетелся по округе, но не достиг самого Кинана.

У входной двери Крюгер сказал:

— Слушай, Геллер, мне хотелось бы, чтобы ты ему все рассказал.

— Я? С какой это стати?

— Ты его друг. Именно тебя он позвал. Ему будет легче, если он узнает обо всем от тебя.

— Ерунда. В таких делах «легче» не бывает.

Все же я решился это сделать.

Мы с Крюгером стояли в углу гостиной, но говорил я. Жена Кинана все еще оставалась наверху у соседей. Я опустил руку ему на плечо и сказал:

— Неважные дела, Боб.

По выражению моего лица он уже понял это. Тем не менее, все-таки спросил:

— Она мертва? — Затем, отвечая на свой же вопрос, добавил: — Вы отыскали ее, и она мертва?

Я кивнул.

— Боже милостивый! Боже милостивый!

Он упал на одно колено, словно молился, однако он не молился.

Я сжал его плечо. Мне показалось, что он пытается подняться на ноги, поэтому я помог ему это сделать.

Постояв с опущенной головой, он затем сказал:

— Я сам обо всем расскажу матери Джоэн.

— Боб, это не все.

— Не все? Что значит не все?

— Я сказал, что дела плохи. После того как ее убили, тот, кто это сделал, избавился от тела...

О Господи! Какими словами можно это выразить? Как уберечь его от этого страшного удара?

— Нат? В чем дело, Нат?

— Ее расчленили, Боб.

— Расчленили?..

Лучше скажу я, чем какой-нибудь репортер.

— Я нашел ее голову в канализационном отстойнике, в квартале отсюда.

Пытаясь понять смысл сказанного мною, он смотрел на меня. Глаза его помутнели, голова затряслась.

Затем он отвернулся к стене, держа руки в карманах.

— Не говори Норме, — наконец сказал он.

— Мы должны рассказать ей все, — вступил в разговор Крюгер со всей мягкостью, на которую был способен. — Она все равно об этом скоро узнает.

Кинан повернулся и посмотрел на меня; по его лицу текли слезы.

— Я имел в виду... не говорите ей о... расчленении.

— Кто-то должен сообщить ей об этом, — настаивал Крюгер.

— Пригласите их священника, — предложил я Крюгеру, и он закивал головой.

Священник — отец О'Шеа из церкви Святой Гертруды приехал как раз в тот момент, когда миссис Кинан, тяжело опираясь на руку мужа, шла в свою комнату. Кинан, поддерживая жену, подвел ее к софе. Острое чувство тревоги переполняло миссис Кинан. Оно еще больше усилилось при виде безмолвной трагической сдержанности мужа.

Маленький седовласый священник с Библией и четками в руках проговорил:

— Крепка ли твоя вера, дитя мое?

Кинан сидел рядом с женой; она сжала его руку и подняла на священника свои чистые глаза, но губы ее дрожали.

— Вера моя крепка, падре.

Священник помолчал, пытаясь подыскать нужные слова. Мне очень хорошо знакомо это чувство.

— С ней все в порядке, падре? — спросила Норма Кинан.

В ее вопросе прозвучали последние остатки надежды.

Священник отрицательно покачал головой.

— Она... ей плохо?

Священник вновь отрицательно покачал головой.

Норма Кинан поняла, что означает этот жест. В течение нескольких мгновений она смотрела куда-то отсутствующим взглядом. Затем она вновь подняла глаза, но теперь они затуманились.

— Они... — Она с трудом продолжила: — Ее... изуродовали?

Священник сглотнул подступивший комок.