Смерть в середине лета

В пансионе «Кацура» Коюми и Канако каждый месяц вносили плату за вывеску и еду. Коюми за еду платила больше всех. Она не просто много ела, а была еще и гурманом, но после того, как завела странную привычку закусить до и после вечеринки, плата за питание понемногу стала снижаться и сейчас была даже меньше, чем у Канако. Коюми сама не помнила, ни откуда взялась эта привычка, ни с каких пор начала в домах, куда ее приглашали, перед началом вечеринки бегать на кухню и просить: «Дайте что-нибудь поесть!» Теперь она взяла за правило съедать ужин на кухне в первом доме, куда ее пригласили, а в последнем доме, закончив работу, – еще и поздний ужин. Желудок к этому приспособился, да и денег за еду в пансионе «Кацура» она с некоторых пор вносила меньше.

Когда Коюми и Канако в юката шли по затихшей во сне Гиндзе к ресторану Ёнэи в Симбаси[30], Канако показала пальцем в небо над улицей с зашторенными окнами и произнесла:

– Хорошо, что прояснилось. Сможем увидеть лунного зайца[31].

Но Коюми думала только о своем желудке. Сегодня первая вечеринка была у Ёнэи, а последняя – в доме Фуминоя, где ей стоило бы съесть поздний ужин, но времени не хватило, она сразу помчалась в пансион переодеваться. А теперь они опять идут к Ёнэи, и ей придется вдобавок ко всему, что она там уже съела, просить и поздний ужин. Эта мысль ее удручала.

Однако когда они через черный вход вошли в ресторан, настроение Коюми сразу улучшилось. В дверях кухни их ждала Масако – дочь Ёнэи, которая жила в доме затворницей, – одетая, как и предполагалось, в юката с цветами хаги; едва она взглянула на Коюми, как сразу все поняла и воскликнула:

– А вы рано! Торопиться нам некуда. Заходите, поужинайте.

На просторной кухне царил беспорядок: убирали после вечеринки. Под лампой ослепительно сияли тарелки и миски. Масако стояла на входе, опершись рукой о косяк двери, и загораживала свет, а лицо ее скрывалось в темноте. До лица Коюми свет тоже не доставал, и она обрадовалась, что не видно мгновенно вспыхнувшего на нем удовлетворения.

Пока Коюми ела поздний ужин, Масако отвела Канако в свою комнату. Их ресторан посещало немало гейш, но Масако ближе всего сошлась с Канако: ровесницы, они вместе ходили в начальную школу и обе были хороши собой. Но главное – ей почему-то нравилась Канако.

Канако к тому же, хотя выглядела робкой и скромной, накопила немалый жизненный опыт и как надежный друг была готова без раздумий, по первому слову Масако прийти на помощь. Бойкая по сравнению с ней, Масако в любовных делах робела, вела себя по-детски. О ее ребячестве ходили разные толки, мать не сомневалась в невинности дочери и даже не обратила внимания, что дочь заказала юката с рисунком хаги.

Масако училась на факультете искусств в университете Васэда[32]. Киноактер R, который давно ей нравился, как-то раз посетил ресторан Ёнэи, и с тех пор она воспылала к нему любовью, увешала всю комнату его фотографиями. Снимок, где ее запечатлели вместе с R на вечеринке, Масако заказала перенести на белую поверхность фарфоровой вазы, которая теперь с цветами стояла у нее на столе.

Едва усевшись, Канако сказала, скривив тонкие губы:

– Сегодня объявили, как распределят роли.

– И что? – Масако, жалея ее, сделала вид, что ничего не знает.

– Опять все досталось одной Карако. Вечно у меня крошечные роли, одно расстройство. Если ревю, всегда танцую в массовке.

– Я уверена, однажды ты обязательно получишь хорошую роль.

– За это время я постарею, и кончится тем, что стану как Коюми.

– Не говори глупостей, у тебя еще лет двадцать впереди.

Во время этого разговора они ни словом не обмолвились, какое желание загадают в эту ночь, но и Масако, и Канако уже знали, чего хочет от жизни подруга. Масако – быть с R, Канако – хорошего покровителя. А Коюми – это прекрасно понимали они обе, – Коюми хочет денег.

Желания всех троих выглядели вполне разумными и более чем справедливыми. И если луна не исполнит их желаний, виновата будет луна, но никак не они.

Эти незамысловатые, простые человеческие мечты ясно отражались на их лицах, поэтому любой при виде шагающих в свете луны по дороге девушек невольно подумал бы, что у луны нет другого выбора, кроме как понять и исполнить то, чего они так желают.

Масако предупредила:

– Сегодня ночью с нами идет еще одна.

– Да? Кто?

– Служанка, месяц назад приехала из Тохоку[33]. Зовут Мина. Я сказала, что она мне не нужна, но мама волнуется, – по ее мнению, необходимо, чтобы кто-то нас сопровождал.

– Ну и как она?

– Увидите. Можно сказать, она хорошо развита.

Тростниковая перегородка отодвинулась в сторону, и показалась та самая Мина.

– Я ведь говорила тебе, что перегородку нужно открывать сидя, а не стоя, – надменно заметила Масако.

– Да, госпожа, – ответила Мина низким, грубым, абсолютно невыразительным голосом.