Смерть в стекле

Лаборатория Прадо находится под самой крышей здания, и он, когда желает побыть в одиночестве, просто поднимает лестницу. Однако сегодня Прадо, вероятно, пребывает в добродушном настроении, потому что лестница спущена. Лаборатория – единственное помещение на мельнице, где беспорядку нет места и куда сироты не допускаются. Если только они не умеют аккуратно писать, бесшумно ступать и читать на латыни.

Брайди уверена, что Прадо никогда не лежит на полу, воображая себя в бочке на мачте. Каждое мгновение, что он бодрствует (да и во время ночного забытья тоже, ибо именно во сне он придумывает свои лучшие изобретения), посвящены работе. Спросите его, чем он зарабатывает на жизнь, и в ответ услышите, что он исследует содержимое желудков умерших. Их ему присылают ежедневно из всех уголков страны в контейнерах, которые миссис Прадо с помощью лебедки поднимает наверх. Прадо также выступает с экспертными заключениями в суде, выпускает листовки с критическими статьями собственного сочинения, пишет язвительные письма в медицинские журналы и с удовольствием читает язвительные отзывы в свой адрес, которые в них печатают. Есть несколько истин, которыми он дорожит, а именно: что представители медицинской братии в большинстве своем безнадежно глупы. Более того, женщинам необходимо предоставить неоспоримое право осваивать профессию врача, поскольку, как правило, они куда менее глупы, чем мужчины. Далее: сельскому лекарю в среднем потребуется три месяца для установления того, что его пациент отравлен; городской эскулап в четыре раза дольше будет соображать, что это он сам травит своего пациента. Исследование желудка относительно свежего трупа – это одно; исследование гнили трехмесячной давности – совсем другое. На основе своего опыта в области изучения преступного поведения, юриспруденции и правосудия Прадо пришел к твердому убеждению в том, что все законники (и со стороны обвинения, и со стороны защиты) – рогатое отродье самого дьявола, что подсудимый всегда виновен и что проба Марша [33] – не единственный действенный метод обнаружения мышьяка, но ни один из других способов не является столь же элегантно красивым.

Прадо – сын аптекаря в энном поколении. Его детство проходило среди рубиновых и синих бликов, которые отбрасывали стеклянные бутыли в витринах аптеки. Отец его стоял за прилавком, как прежде стояли за прилавком его деды и прадеды – хранители стеллажей и шкафов с закупоренными склянками и сосудами. Стражи ворот в мир притираний, снадобий и порошков. Изнуренным матерям они продавали снотворное с опиатами для капризных детей, измученным зудом неверным мужьям – мази. Они в равной мере травили и лечили и ко всему, что приготовляли, прилагали старое доброе живительное слабительное.

Юношей Румольд Фортитюд Прадо решил нарушить семейную традицию и пуститься в самостоятельное плавание по неизведанным морям-океанам. Жизнь за прилавком была не для него. Он ненавидел кланяться и шептать, отвлекаться на покупателей с их чаяниями, расстройствами и естественными отправлениями организма. Прадо хотел расширить горизонты науки, медицины и собственного разума. Его неутомимая экспериментаторская натура ничуть не изменилась с того самого дня, когда он, студент-медик, лизнул пятно на простыне, чтобы определить состав примеси, убившей богатую вдову. Не угасла в нем и жгучая любознательность. В последнее время активный интерес у него вызывают месмеризм, спиритуализм, вегетарианство, путешествия во времени с использованием магнитов и терапевтический потенциал галлюциногенных веществ.

Полки Прадо – закругленные, разумеется – забиты периодикой, брошюрами и книгами, расставленными в организованном беспорядке, ибо доктору нравится сопоставлять несопоставимое.

Несколько дочиста выскобленных рабочих столов заставлены приборами, свидетельствующими о разносторонней деятельности Прадо. Здесь есть и перегонные кубы, и спиртовки, ступы с пестами, мензурки и колбы, выпарные чаши и тигли, треножники и воронки, зажимы, штативы и пробирки.

Сейчас Прадо склонился над одним из своих столов, сосредоточенно рассматривая некое вещество в маленькой круглой чаше. Внешне Прадо – полная противоположность своей жене: его отличает аристократичная худощавость, она – кругленькая и пухленькая, как сочный плод. Прадо среднего роста и сложен пропорционально: фигура, руки, ноги у него стройные, мускулистые, грациозные. Только волосы выдают его возраст: они седые, но густые и длинные, заплетены в косичку, завязанную черной бархатной лентой. Высокий лоб, прямой нос, упрямый подбородок, аккуратные бакенбарды. Одевается он так же элегантно, как и выглядит, но наряды у него простые и строгие. Единственное украшение – жемчужная капелька-серьга, которую он носит непринужденно, на манер корсаров. Глаза янтарного оттенка сами по себе добрые, и, имея привычку вглядываться, щуриться, подолгу наблюдать, способны лучиться теплотой и вспыхивать мятежным огнем, что всегда указывает на раскованный ум. В наружности доктора Прадо сочетаются утонченность и первобытность.