Смерть в театре

— Простите меня за мою нервозность,— сказал Хемингуэй, глядя на своего хозяина потеплевшими глазами.-- Скажите, вы ничего не будете иметь против, если я сяду вот сюда?

Он уселся на уголок стола.

— Вы, патрон, не хуже меня знаете, что мистер Розен не дотрагивался до этого портрета. Я ему рассказал, как погибла ночью старая леди. Он только и сказал: «Бандит!» — и продолжал возиться со своим освещением. Нет, Джо Розена не стоит трогать...

Шанс с расстроенным видом покачал головой.

— Из всех известных мне людей я никого не могу заподозрить... Но однако же, Хемингуэй, портрет-то изрезан?

— Будем говорить откровенно: вам не хочется обвинять меня, но и никого другого обвинить не удается?

Стряхнув пепел со своей сигареты, Хемингуэй продолжал:

— Я бы отрицал, что испортил портрет, если бы и был виноват и если бы не был... Так что другого ответа вам все равно от меня не услышать. Могу только добавить, что абсолютно не представляю, кто мог это сделать...

— Вы не трогали портрет?

Хемингуэй громко расхохотался.

— Ну вот, так я и знал. Надо все начинать сначала... Я же ясно сказал: я тут не при чем.

Шанс глубоко вздохнул.

— Невыносимый человек! Но, к сожалению, это еще не все, что мне надо выяснить. Доктор Браун сказал, что вчера ночью он первым вошел в зал после падения миссис Тауэрс. Анна, сидевшая в партере, кричала как безумная. Доктор Браун бросился к ней, а через секунду увидел вас на сцене.

— Правильно! — подтвердил Хемингуэй.

— Вы мельком взглянули на женщину, назвали имя миссис Тауэрс и сразу же бросились по винтовой лестнице на переход. А когда очутились наверху, то попросили Джеффри и Джералда, только что вошедших в зал, проверить, чтобы никто не вышел незамеченным из театра...

— Точно, все так и было,— снова сказал Хемингуэй.

— Для чего вы взобрались на переход? — спросил Шанс.

— Для чего?

— Да, для чего?

Хемингуэй сделал глубокую затяжку.

— Потому что я был уверен, что кто-то сверху столкнул старую леди.

— Почему вы так решили?

Хемингуэй пожал плечами.

— Сам не знаю, инстинктивно, что ли... Во-первых, уж слишком внезапно она упала. Я был у самой двери, и у меня появилась уверенность, что ее столкнули. А вам всем хотелось верить в «несчастный случай», потому что это всех устраивало. Я же ни о чем таком не думал. Старая леди лежала мертвой, и мне некогда было прикидывать, что выгоднее, несчастный случай или убийство...

Наступило тягостное молчание. Наконец Хемингуэй погасил сигарету и бросил ее в пепельницу. Он махнул рукой в сторону изрезанного портрета:

— Ну что же, идти за какой-нибудь занавеской?

— Да, надо рассказать капитану Полхэму. Между прочим, доктор Браун считает, что автор анонимных писем очень рискует, особенно после вот этой выходки с портретом: у него могут быть огромные неприятности от убийцы.

Бородач понимающе кивнул.

— Все равно. Но ведь живут только один раз и умирают тоже только однажды. Правда, не всегда гак получается. Некоторые люди умирают несколько раз на протяжении жизни... Но я-то могу совершенно спокойно предстать перед работниками Отдела по расследованию убийств, поскольку в последнее время я никого не убивал.

Глава IV

Шанс и Джералд молча переглянулись.

В эту минуту на столе Шанса зазвонил внутренний телефон. Несмотря на полученное распоряжение, мисс Дженсон просила патрона.

Он снял трубку.

— Алло! Слушаю.

По голосу Джейн было ясно, что она загораживала трубку ладонью.

— Прошу меня простить, мистер Темпест, но я вынуждена сообщить, здесь находится советник Тауэрс и настаивает на том, чтобы вы немедленно его приняли.

Шанс бросил взгляд на портрет.

— Кабинет Джерри Фарба свободен?

— Да.

— Проводите его туда. Я сейчас же приду.

— С ним еще какой-то человек, но кто, я не знаю.

— Так проводите туда обоих.

Шанс повесил трубку.

— Многоуважаемый советник, скорее всего, со своим нотариусом,— сказал он, обращаясь к Джералду.

— Он хочет вас видеть?

— Да.

— Интересно, не явились ли они, потрясая сводами законов, дабы урезонить непокорную Анну? — холодно спросил Джералд.— Пожалуй, мне стоит подняться наверх. Наверное, она проснулась.

— Только ничего не говорите о портрете,— попросил Шанс.— Я хочу сам объявить об этом Люси.

— В конце концов от этого ничего не изменится, но воля ваша. Тот, кто уничтожил портрет, знал, что делал... Занятный характер у вашего Хемингуэя, я бы сказал...

— Меня очень интересует ваше мнение, как психиатра. Как он вам показался?

Джералд нахмурил брови.

— Несомненно, мне часто приходится читать между строк. Сомневаюсь, чтобы он соврал. Но это, конечно, поверхностное впечатление, не более. Однако он не сказал и всего того, что ему известно. Вы обратили внимание, что он, по сути дела, не отрицал свою вину, а только сказал, что отрицал бы ее независимо от того, виновен он или нет...

Шанс невесело улыбнулся.

— Он сказал также, что в последнее время никого не убивал...

— Вот именно, не вообще, а лишь недавно. Это что, пример остроумной шутки? Или как прикажете его понимать, а?