Смерть в театре

Наспех засунув часы, инспектор вскочил и кинулся к кровати. Левая рука Ксавье шевелилась, и инспектор услышал тот же булькающий звук, который он слышал несколько часов назад внизу. Ксавье даже пошевелил головой. Бульканье усилилось, перейдя в кашель. Инспектор подумал, что, вероятно, все в доме должны проснуться от этого громкого и хриплого кашля. Он наклонился к Ксавье и нежно подложил ему под спину руку. Левой рукой он повернул Ксавье так, чтобы раненая спина не касалась постели. Когда инспектор выпрямился, Ксавье лежал на левом боку лицом к свету. Глаза все еще были закрыты, но булькающие звуки продолжались.

Ксавье медленно приходил в сознание.

Инспектор не знал, как поступить. Подождать и заставить Ксавье заговорить? Затем он вспомнил приказание доктора Холмса и, побоявшись, что промедление может оказаться смертельным для раненого, быстро вскочил со стула, схватил револьвер и подбежал к двери. У него мелькнула мысль, может ли он оставлять Ксавье одного? Но потом успокоил себя: никто не сможет воспользоваться этим моментом, пока он будет звать доктора. Он откроет дверь, высунет голову и крикнет Холмсу. Если при этом проснутся и другие, черт с ними.

Он нажал на ручку двери, бесшумно повернул ее и открыл дверь. Затем высунул голову и открыл рот, чтобы крикнуть.

Эллери снилось, что он борется на вершине черной стекловидной скалы над бездонной пропастью, стараясь не упасть в бушующий внизу пожар. Тщетно хватался он руками за гладкие, как бы глумящиеся над ним стены, в голове пылал пожар, подобный пламени внизу... Он все сползал... сползал...

Проснулся он как от толчка, весь в холодном поту.

Комната была погружена в темноту. Эллери протянул руку на ночной столик за часами. Светящийся циферблат показывал пять минут третьего. Кряхтя, он вылез из кровати и схватил одежду.

В доме царила тишина. Он тихо выскользнул из комнаты и направился по коридору. Внизу горела лампочка и все казалось нормальным. Все двери были закрыты.

Он дошел до конца коридора и остановился около спальни Ксавье. Он прошел совершенно бесшумно, дверь была закрыта. Ясно, что никто, в том числе и отец, не слышали его. Вдруг его пронзила тревожная мысль:

Боже, ведь если ему удалось неслышно прокрасться к комнате Ксавье, это могло удасться и другому. Может быть, старик...

Но он знал, что у старика неплохой опыт и он может постоять за себя. А кроме того, у него есть револьвер, которым он уже...

Отогнав от себя эти страхи, Эллери приоткрыл дверь и нежно сказал:

— Это Эл, папа, не пугайся.

Ответа не было. Он открыл дверь и буквально застыл на месте.

Инспектор лежал на полу около двери, на спине, револьвер валялся в нескольких дюймах от его неподвижной руки.

Потрясенный Эллери взглянул на кровать. Ящик ночного столика был открыт. Правая рука Марка Ксавье, сжимавшая какой-то предмет, свисала к полу. Тело наполовину вывалилось из кровати, голова чудовищно отвисла. Лицо Ксавье заставило Эллери содрогнуться от ужаса — искаженные черты лица выражали невероятную боль, губы, как у волка, поднялись, ощерив при этом зубы и странно синеватые десны.

Он был мертв.

Но умер он не от пули в легком. Эллери понял это сразу, без осмотра. Искаженное лицо говорило о том, что Ксавье умер в страшной агонии. Пустой пузырек, валявшийся на ковре в нескольких футах от кровати, объяснял все.

Марк Ксавье был убит.

Ч А С Т Ь  Ч Е Т В Е Р Т А Я 

 Глава 15

Кольцо

Эллери не помнил, сколько времени он простоял у двери. Его мозг лихорадочно работал, мускулы ему не повиновались, сердце превратилось в гранит.

«Все это похоже на ночной кошмар,— думал он,— продолжение того ужасного сна».

После беглого взгляда на тело, лежащее в кровати, он перевел глаза на отца. Мертв... Отец мертв. Его мозг отказывался понять смысл этих слов. Отец мертв. Его проницательные серые глаза никогда уже не моргнут, тонкие ноздри не раздуются в негодовании, старое горло не зарычит и не заворчит, никогда уже он не хихикнет с юмором. Эти неутомимые маленькие ноги... Отец мертв.

Он испытывал совершенно новое для него ощущение: что-то влажное струилось по щекам. Он плакал. Рассердившись на себя, он энергично тряхнул головой и вдруг почувствовал, что жизнь, надежды и силы снова вливаются в его кровь. Его мышцы расслабились, но только для того, чтобы снова, напрягшись, сделать прыжок вперед.

Эллери упал на колени около инспектора и разорвал воротничок сорочки. Лицо было мертвенно-бледным, но инспектор хрипло дышал. Дышал. Значит, он жив. Радостно потряс он маленькое тело.

— Папа, проснись! Папа, это Эл,— улыбаясь и задыхаясь от слез кричал он как сумасшедший. Но серая, похожая на птичью, маленькая головка инспектора безжизненно качалась, и глаза оставались закрытыми.