Смерть в театре

Комната, в которой жил Уотсон, была загромождена всяким старьем, как чердак. Чтобы куда-то пробраться, приходилось лавировать между мебелью. Все вещи у него были старинные, массивные, крепкие, обитые коричневой кожей. Стены до самого потолка уставлены полками с книгами. Кроме того, книги лежали в связках повсюду.

Посредине комнаты стоял большой стол, один угол которого был свободен — вероятно, хозяин сбросил вещи прямо на пол. На этом освобожденном пространстве громоздились хлеб, сыр, салат из перьев чеснока, а рядом, из ведерка со льдом, вместо шампанского торчали бутылки с пивом. Тут же стояли бутылки «Бурбона» и джина и огромные кружки, по размерам напоминающие глиняные горшки.

Старик снял с красного кожаного кресла загромождавшие его книги и плутовато посмотрел на Шанса.

— Садитесь. Чем вы прогневили Бога, что вам дали такое забавное имя? Надо же было придумать: Шанс Темпест!

— Моего отца звали Брайен Темпест, а мать — Шерри Шанс.

— Да что вы?! Я ее видел. Прелесть, само очарование, такой задорный вздернутый носик! Поверьте, я ее обожал. Я сходил по ней с ума. Когда она играла в Нью-Хавене, я буквально заболевал и целые дни проводил в театре. Присутствовал на всех представлениях, сколько бы их ни было... Из-за нее-то я и не женился! Все были хуже ее... Боже мой, Шерри Шанс, та самая Шерри Шанс!..

— Но еще не поздно, мистер...

— Бев, я же вам сказал. Бев. Она жива? Шерри Шанс жива?

— Да, и насколько я ее знаю, она будет страшно счастлива встретиться с человеком, который так высоко ценил ее в прошлом.

— Ценил? Я бы умер за нее, если хотите знать! Шерри Шанс... Если бы не ее муж — актер, я мог бы быть вашим отцом, черт возьми!

— Возможно, я был бы этому очень рад, Бев, хотя в Брайене не было ничего плохого, несмотря на все его странности.

— Красавец! Красив, как Люцифер.

Уотсон указал на сэндвичи.

— Привычка шестидесятилетней выдержки. Я был в школе, а уже тогда на столе всегда дожидались хлеб, сыр и чесночный салат. Правда, мы пили молоко. Теперь это кажется ужасным... Ну, угощайтесь. Мне же врачи разрешают только пиво, и я им повинуюсь... Шанс Темнеет, сын Шерри! Какое счастье!

В одну из кружек Шанс налил «Бурбон».

— Когда Джеф навестил вас, как вы сказали, месяц назад, его интересовал его отец?

— Да, конечно. Я ведь последний из оставшихся в живых в семье. Женщин вовсе нет со стороны Рекса.

— Что он спрашивал, Бев?

— Все самое обычное: на кого он похож? Где учился отец? Как жил до женитьбы?

— Вы можете и мне это рассказать?

— Безусловно. Рекс был единственным сыном моей сестры. Она вышла замуж за некоего Джеффри Хандлея, одного из пионеров авиации. Он увлекался высшим пилотажем и всякой такой чертовщиной. В 1914 году он поступил на службу во французскую королевскую авиацию и работал во Франции до 1915 года. Для маленького Рекса он стал героем, идеалом. Как только мальчишка подрос, он тоже пошел в авиацию, но ему не удалось участвовать в настоящей войне. Он отправился в Испанию защищать республику, оттуда в Китай, тоже на стороне патриотов. Там он познакомился с Люси. Ну и в результате, понятно, на свет Божий появился Джеф.

----- А как он выглядел? Каким был человеком?

— Трудно сказать... Несомненно одно: он был по-настоящему храбр и любил бросать вызов опасностям. Он их искал, но в то же время не был сорвиголовой. Я бы сказал иначе: он был идеалистом, Дон-Кихотом, защитником униженных и угнетенных. Его отец частенько говаривал, что авиация приведет мир к демократии. Скажете, эта фраза из водевиля? Ничего подобного, он в это свято верил. Ну и Рекс подхватил и пронес далее идеалы отца. И погиб за них. Он знал всего одну женщину — Люси Тауэрс. Что еще сказать? Он ее любил так, что пошел бы за нее в огонь и в воду. Она этого не заслуживала. Но это уже другая история.

— Короче, он был таким отцом, которым можно гордиться? — подвел итог Шанс Темпест.

— Еще бы не гордиться!

Шанс отпил несколько глотков «Бурбона».

— Я к вам приехал не из праздного любопытства, Бев. Ваша сестра вышла замуж за Джеффа Хандлея-старшего. Что вы знаете о нем самом и его родне?

— Хандлей? Мне нечего о них сказать,— ответил он, жуя сэндвич,— знаю, что они англичане, прожившие более полувека в Новой Англии. У первого Хандлея было трое сыновей. Двое не женились. Один из них погиб на войне с Мексикой, а второй еще мальчиком умер во время какой-то эпидемии. Третий женился и уехал на запад. У него был сын, который путешествовал вместе с ним. Отец погиб в схватке с индейцами, а жена с сыном вернулись к родителям. Он вырос, женился, имел шесть или семь детей, но из них всего одного сына, дедушку Джеффри. В живых остались сын и дочь, в следующем поколении был уже Джеф-старший. Вот и все, что я знаю.

— Насколько я понял, большинство погибло во время войн?

— Да, за исключением отца Джефа-старшего.

Бев вдруг рассмеялся и протянул руку за следующим сэндвичем.

— Его хватил удар от обжорства. Весил он почти сто пятьдесят килограммов, когда отдал концы. Представляете?

— В семье не было драм? Тайных фамильных недугов?