Смерть в Византии

Как бы то ни было, великолепие старинной части Филиппополя остается неизвестным для мира. Вот дом армянина Хиндильяна — ведь здесь был перекресток народов, и грузины, евреи, армяне веками жили вместе. Торговцы, образованные люди, земледельцы, растившие виноград и табак, поселялись здесь, на трех холмах фракийского города, основывая роды, подобные роду Крестов, а в одно прекрасное утро могли вновь сорваться с места и, как Сильвестр, устремиться в Санта-Барбару. К примеру. Хиндильяны ездили по всей Европе, торговали с Веной, Венецией, Лондоном, затем отправились в Дамаск, Багдад, добрались до Индии. Тоже крестоносцы, только мирные. Торговля уже тогда объединяла Европу. Флорентийские комоды, веницианское стекло, ковры из Константинополя, огромные библиотеки — что это: старье или основа коллекций успокоившейся наконец Европы? Делали вид, что забыли меч и крест, копили золотые монеты всех возможных царств, дожидаясь пробуждения наций и натиска техники. В прохладе своих грабовых аллей, в полутьме гостиных, под сенью тяжелых шпалер они курили наргиле и наслаждались покоем, даруемым достатком, шансом, всегда имеющимся у того, кто отправляется в путь (другие отправляются внутрь собственного сознания). Вот только душевный покой не удел тех, кто оторвался от корней и чье удовлетворенное любопытство время от времени утишает живая вода тоски по родине.

«Панде» Си-Джея не взобраться по крутым улочкам старого города, где затаилось роскошное наследие бывших кочевников, продливших в эпоху зарождающегося капитала вплоть до войн последнего века то искусство жить, которое привлекло сюда и Эбрара. И потому Себастьяну придется бродить по городу пешком, останавливаясь перед антикварными лавками и у развалов старьевщиков, сторожащих прошлое, отдыхая под фиговыми деревьями, полными медового сока, раскидистыми розовыми кустами, которых никто как будто и не замечает, как не замечают национального флага: роза в здешних местах — все равно что флаг.

Охряный ветер Родоп сдувает со старых камней карминные лепестки и перемешивает их с листочками цвета индиго, облетевшими со спесивых красоток других видов, и чешуйками чайного цвета, более скромными на вид, а затем забрасывает их в волосы и декольте темноволосых женщин с обжигающим смехом на устах. Себастьяну не до лепестков роз и бабочек, он спешит в муниципальный архив, где задаст вопросы местным знаменитостям, монахам-ассумпционистам, пострадавшим в эпоху социализма: он надеется, что они помогут ему попасть в приходские архивы во Франции, откуда они родом, (их основатель отец д'Альзон — из Севени). Тогда уж можно двинуться в Везелэ и Пюи-ан-Велэ.

А пока «панда» мчит по пустынным местам, ставшим жертвой жестокого экономического кризиса, от которого пострадало все, что произрастает — и злаки, и кукуруза, и даже вишни («Сочные венки моего края», — напевал когда-то Сильвестр, сглатывая слюну). Дальше путь лежит к горе Витоша. Две волны народного крестового похода прокатились через Средец, сегодняшнюю столицу Болгарии Софию: войска Готье Неимущего в конце лета 1096 года и в начале ноября того же года — тьма Петра Пустынника. Awesome! «Вся долина Белграда была сплошь покрыта трупами и залита кровью», — писал хроникер Эккехард из Ауры. Белград был тогда болгарским городом, политически подчинялся Византии. Естественно, византийцы не желали открывать свои рынки паломникам, продовольствия и фуража для лошадей не хватало ни здесь, ни в Охриде. Крестоносцы без стеснения жали созревшие хлеба. А поскольку знали они только свои родные языки, найти взаимопонимание удавалось не всегда, скорее даже никогда. Вожаки Готфрида Бульонского наняли в качестве толмача болгарина, который отправился с ними до Иерусалима, проделав таким образом путь, обратный тому, который одолел Эбрар.