Смертельно безмолвна

Это уже паршиво. Дол лучше бы научиться держать язык за зубами! Для отца данная тема, как для меня тема матери – сносит крышу и начисто отбивает здравый смысл.

– Так было нужно, – отвечаю я, слыша, как тяжело дышит отец, – я заступился за Ари.

– А кто заступится за тебя, когда ты окончательно потеряешь мое доверие?

– Пап, пожалуйста.

– Я не собираюсь повторять дважды, Мэтт! Или ты возвращаешься прямо сейчас, или можешь оставаться у Монфор сколько влезет.

– Ставишь мне условие? – Трудно поверить, но я усмехаюсь. Наверное, сошел с ума.

И я жду, что отец ответит, но он бросает трубку. Я даже не сразу понимаю, что на другом конце звучат протяжные мертвые гудки. Рука безвольно падает на колени, где-то в груди образуется колючий шар из вины и злости. Паркуюсь около коттеджа Монфор и, заглушив двигатель, упираюсь лбом в потертый руль. Черт! Кажется, с каждым днем на мои плечи наваливается все больше и больше отборного дерьма.

Что делать? Вернуться домой? Но тогда я буду вдалеке от Норин и Мэри-Линетт, это не вариант, я не могу себе такое позволить. Я должен быть рядом, чтобы оставаться в курсе. Так или иначе, находясь в особняке Монфор, я причастен к событиям, нахожусь в их центре и могу хотя бы попытаться их поменять. Уехав домой, я потеряю все нити, я потеряю Ариадну. Нет, ее я потерять не могу.

«Ну, а что насчет папы?» – возникает вопрос в моей голове.

Он станет волноваться, ему может вновь стать плохо. И я опять буду виноват. Опять!

Я ударяю кулаком по рулю, прекрасно понимая, что это мне никак не поможет, но хотя бы выпущу пар.

– Мэтт, ему же больно! – восклицает Хэйдан, а я обескураженно оборачиваюсь. – Тише, мой мальчик, – шепчет брат, нежно поглаживая приборную панель ладонью, – он не хотел тебя обидеть. Правда?

Хэрри смотрит на меня, кривя губы, а я застываю как в немом кино, не понимая, что только что произошло. Хэйдан пошутил? Хэйдан попытался разрядить обстановку?

– Я… – подбираю слова, – я случайно.

– На первый раз мы тебя простим.

Брат кивает, а я непроизвольно усмехаюсь. Теперь мне легче.

– Больше не буду, – торжественно обещаю я, подняв ладонь, – правда.

– Отлично. Идем?

Выбираюсь из машины, думая о том, как много у моего брата сил.

В коттедже Монфор играет музыка. Я удивленно вскидываю брови, бросаю рюкзак в коридоре и, сделав пару шагов в сторону гостиной, замечаю старый патефон на кофейном столике. Игла потрескивает, царапая черную пластинку, а Норин Монфор смахивает пыль с верхних полок книжного шкафа и двигается в такт.

– Здравствуйте, – говорю я, и ведьма оборачивается, едва не потеряв равновесие.

– Привет, – смущенно отрезает она.

– Вы танцевали, – подмечает Хэрри, широко распахнув глаза, а Норин отмахивается.

– Нет.

– Да.

– Да нет же.

– Танцевала, – настаивает Мэри-Линетт и залетает в гостиную с огромной картонной коробкой, заваленной древним хламом. – Мы решили устроить уборку и откопали старый патефон папы. Представляете? Даже остались его любимые пластинки.

– Это классно. Ваш отец слушал Луи Армстронга?

– Не слушал, а заслушивался.

Я подхожу к коробке и с интересом изучаю виниловые пластинки, среди которых и «Битлз», и «Роллинг Стоунз», и даже Билли Холидей.

– Хочешь, поставь Билли! – по-детски улыбаясь, предлагает Мэри-Линетт и плюхается в кресло. – Мама любила ее слушать. Помню, она прикажет в постель идти, а мы с сестрами притаимся на лестнице и глядим, как они с папой танцуют.

– Да, – Норин садится рядом с сестрой на подлокотник и вытирает тыльной стороной ладони вспотевший лоб. – Наша мать была удивительной женщиной. А наш отец…

– …знал, что мама ведьма, с самого начала и не сбежал.

– Даже бровью не повел. Может, решил, что ему повезло?

– Или просто потерял голову. Мама буквально разрушила его мир.

– А папа не расстроился. Он сильно ее любил, любил по-настоящему. Не из-за красоты, не из-за ума, а потому что не мог иначе, не мог. Может, это и не любовь была вовсе? А другое чувство, о котором нам ничего не известно. Ведь если это любовь – терять голову, а потом терять человека, то зачем она нам? Верно?

– Да, ты права, Норин. Любовь приходит и уходит. Тут было что-то другое.

– Как называется ощущение, когда ты не представляешь жизни без человека?

– Одержимость, – почему-то говорю я и слышу, как Мэри-Линетт хмыкает.

– Возможно, Мэтт. Одержимость

– сила, которая тянет тебя к человеку, несмотря ни на что, ведь папа понимал, что ступает на опасную территорию.

– И ему не было страшно? – интересуюсь я как можно равнодушнее.

– Думаю, всем страшно, когда приходится принимать важные решения.

– Он был простым смертным?

– Да, – Норин улыбается. – Очень практичным, терпеливым и мудрым. Он с трудом привыкал к новым порядкам, к новой реальности. Но привык.

– Знаешь, – добавляет младшая Монфор, – иногда стоит разрушить старое, чтобы построить новое.

– Вам очень повезло, – неожиданно говорит Хэйдан, обхватив себя за плечи.

– Почему?

– У вас была семья.

– У тебя тоже есть семья.

Хэрри морщится, а я перевожу на него растерянный взгляд. Разве он считает иначе?