Смертельно безмолвна

Она кивает, а я медленным шагом покидаю комнату. По лицу непроизвольно расплывается улыбка, а внутри все застыло и окаменело. Слова Эби заставили меня задуматься. Я давно не плакал. Только на похоронах матери, и я пообещал себе больше никогда не унижаться, не выставлять чувства, не обнажать эмоции.

Что же заставит меня пойти против своих убеждений? Что меня сломает?

Проходит несколько дней. Я все-таки рассказываю Хэрри, что мы задумали с Джейсоном. Ему идея не очень нравится, но он соглашается помочь, теперь он со мной постоянно соглашается. Даже когда я собираюсь выносить мусор, он вскакивает и отнимает у меня пакеты. Наверное, пытается доказать, что он все еще в своем уме.

Эбигейл и Дюк Роттер – абсолютно разные люди. Папаша пытается нажиться на том, что делает дочка. А дочке все равно, потому что она обожает отца. Не думал, что такое действительно бывает, но Эби держится за папу, как за сгусток света. Она будто не видит, как он к ней относится, и не понимает, что именно его держит рядом с ней. За то недолгое время, что я провел с Эбигейл, мне стало понятно, что она добрая, трудолюбивая. И сообразительная. Так что вариант, мол, она слепая и не замечает за папашей гнилого запаха, отпадает. Тогда зачем она это делает? Почему продолжает смотреть на него так, словно он хороший? Я не понимаю Эбигейл, я совсем другой человек.

Утром мне звонит Долорес. Я пропустил много занятий в школе. Я всегда думал, что посещение уроков – гарантия моего будущего. У меня должно быть это, мать его, чертово будущее. Если я завалю экзамены, заброшу учебу, что со мной станется?

На кухню я спускаюсь в паршивом настроении. Мы не придумали, как поймать Ари, и не решили, что делать со способностями Эбигейл. Мы не узнали ничего нового про ящик Пандоры, жертвоприношения, и у меня создается впечатление, будто я впустую хожу по коридорам коттеджа Монфор-л’Амори, бессмысленно тратя собственное время.

– Доброе утро! – восклицает Эби, едва я переступаю порог кухни.

Она приветствует меня из-за барной стойки, а я небрежно бросаю:

– Привет.

– Кто-то не выспался? – интересуется Норин, выгнув бровь, и замирает рядом с Эби.

– Нет, все в порядке.

– Тетя Норин учит меня готовить яичницу.

«А еще тетя Норин собирается заплатить за то, что ты подвергнешь свою жизнь опасности», – думаю я, но оставляю свои мысли при себе и отвечаю:

– Классно!

Я усаживаюсь за стол в ожидании завтрака. В этом доме мне не удается нормально выспаться, во сколько бы я ни ложился. Постоянно мучают тревога, паника, мне все время кажется, что за мной наблюдает тысяча глаз давно умерших ведьм. Но хотя бы кормят здесь вкусно. Я протяжно выдыхаю и вижу, как Эбигейл ставит передо мной тарелку.

– Это вам, – она улыбается, – счастливая яичница.

На тарелке расположились два желтка, словно глаза, а кетчупом нарисована толстая дуга, что-то вроде улыбающегося рта, или я не знаю, какая там фантазия у детей.

Я растерян, мне никогда еще не делали счастливую яичницу.

– Спасибо, Эби. Я уверен, это очень вкусно.

– Вы выглядите грустным.

– Утром все люди грустные.

– Не обращай внимания, Эбигейл, – говорит Норин, вытирая стол, – Мэттью всегда хмурый – это его визитная карточка.

Закатываю глаза и шумно выдыхаю. С чего все взяли, что я постоянно хмурый?

– У вас морщины будут, – предупреждает Эбигейл, скривив нос, – серьезно.

– Они у всех будут, Эби.

Девочка отмахивается от меня и подходит к магнитофону. Не думаю, что такое древнее устройство вообще работает, это же прошлый век.

Накалываю на вилку яичницу, но не успеваю проглотить и кусочка, как Эби вновь оказывается рядом.

– Вставайте! – решительно приказывает она, хватая меня за руку. – Ну же.

Уже в следующую секунду из колонок доносится неизвестная мне быстрая музыка, и я недовольно хмурюсь, не понимая, что происходит.

– Я не собираюсь танцевать.

– Пожалуйста.

– Нет. Разумеется нет!

Норин хохочет, а я гляжу на нее, прищурив глаза.

– Ну давайте же, переставляйте ноги! – просит Эбигейл, раскачивая мои руки туда и обратно, словно я умственно отсталый кретин. – Это просто: шаг вперед, шаг в сторону.

– Я не хочу танцевать, Эби!

– Я вас не спрашивала.

– Это глупо.

– Вы постоянно хмурый, потому что все, что приносит обычным людям радость, вам кажется глупым и стыдным. Но нет ничего позорного в том, чтобы улыбнуться.

– Вот смотри: я улыбаюсь.

– Вы притворяетесь.

Эбигейл недовольно сводит брови, а я качаюсь из стороны в сторону как идиот. Девочка теребит мои руки, тянет их вниз, вверх, скачет рядом, ну а я с убийственной долей скептицизма наблюдаю за ней, жалея, что нельзя слиться с пылью.

Я приподнимаю руку, чтобы Эбигейл смогла прокрутиться под ней. Она делает один круг, останавливается и улыбается так широко, словно я разрешил ей прогулять школу.

– Что? – спрашиваю я.

– Вы все-таки умеете танцевать.

– Я все умею, девочка.

Эби хохочет и под новую композицию ставит на пояс руки.